Амелия, Амели,
снег на ниточках до земли,
в море молочном
хрустальные корабли.
Ясность морозная
на голубой оси.
Слово забытое
вспомнить, произнести,
отогреть в горсти,
таинство нежности
от пустоты
спасти.
С этого и начать
ажурную память из жизни своей вязать,
стать
наконец
шкатулкой,
вместилищем музыки,
маленьким, деревянным.
* * *
Суфии танцуют зикр,
прокалывают себя,
а больно мне,
кровь у меня во рту,
дыра у меня в щеке,
у них там закрыты окна,
а душно мне,
мутит меня.
Суфии —
фокусники.
Шейх без маски,
но я узнала,
это он в передаче «Тайны великих магов.
Разоблачение»
заставлял полуголых женщин
залезать в потайные отсеки
хитрых устройств,
машин обмана,
машин чуда.
Дервиши кружатся и поют:
Ла-ла-Аллá —
или как-то так —
и не помнят себя,
как фанаты футбола,
как слэмеры на концерте,
прижигают себе язык,
ничего не боятся,
поминают Бога.
Не понимаю,
это поминки или
припоминание?
Это Ницше или Платон?
Ла-ла-Аллá,
не Ницше и не Платон,
не фанаты, не слэмеры,
не фокусники не в масках.
Это суфии, дорогая,
постой в углу,
посмотри.
* * *
Под вечер синькой выкрашенный лес
рассыпался
и до утра исчез.
Хотя в низах,
тягучий и беззвучный,
сплетался и грубел,
в льняных пазах
удерживал ботинки
и казал
тычками даже
ветки-невидимки.
Хотя в верхах,
слепой и незнакомый,
скрипел и длился
и сплетал в законы
прозрачный страх
и голубые звоны.
Хотя впускал меня,
шуршащую одеждой,
бегущую бегом,
и даже подгонял:
беги-беги скорей,
беги скорее в дом,
беги через меня.
Но всё-таки исчез
и разложился на
листочки, корешочки, семена.
* * *
Чайный пакетик летит в мусорку, минуя кружку,
минуя пытки:
обливание кипятком, вдавливание в чайную ложку,
а в самых жестоких случаях
обсасывание.
Летит беспечный, не зная слово «использовали»,
прямо к слоистой, ароматной
апельсиновой кожуре.
* * *
Дымок осенний,
одежда в сене,
клубочек пряный
пинал от яблонь.
Такое утро —
легко и трудно,
раз день не вечен,
придёт и вечер.
Приснилось: ночью
пласты ворочал,
и всё гудело,
ко мне летела
малютка птичка,
вьюрок-синичка,
в ладошку села,
любить хотела.