* * *

Я смотрю, как жизнь опустевает,
словно птица смотрит на траву:
полая, пустая, костяная —
клонится,
и я клонюсь, живу.

Семена, несытный птичий полдник,
на февральский снег летят, звеня.
Ничего не знаю и не помню
ничего, не спрашивай меня.

Человечьим горлом ветер стонет,
облачные крутит жернова.
Буквы-зёрна, сложенные в столбик,
больше не содержат волшебства.


* * *

На Покров выпал первый снег в году
и до Благовещения не таял.
Яблони, сгрудившиеся в саду,
против света, казались тревожной стаей.
Яблоко лежало на хрустале,
тлело, снизу съёживалось, чернело.
Красный отблеск наискось на стекле,
перечёркнутом, как тело
воздушного змея, вздрагивал, и бельё,
с верёвок не снятое, вздрагивало тоже.
Я войны никогда не видела, но её
чувствую, как та яблоня, зябкой кожей.


* * *

За озером — туман и сырость.
По полю куличок бредёт.
Земле озимые на вырост,
а я совсем наоборот.

Покойный лес и сонный воздух,
тень на невидимых грибах —
всё просто, как овёс и просо,
как ласточки на проводах.

Мужик и трактор что-то сеют,
рой вырабатывает мёд.
Закат над лесом пламенеет,
Ротару про луну поёт.


* * *

Остались дом и дуб на пустыре.
Стоишь как пень горелый на горе,
по речке под расшатанным тобою
ползёт неспешно облако живое,
известняковый бык сопит в воде.
Свернулась кровь в кипрейной бороде.

Иван, где чай твой? Где твоя Мария?
Не вяжется кудельный разговор.
Стоишь, горишь, в реке плывёт топор.
Я здесь один, а где же остальные?

Кому немой, без голоса и слуха,
играет ветер на печной трубе?
И пустота внутри звенит, как муха
меж битых стёкол в брошенной избе.


* * *

Получил боевой опыт на второй чеченской,
Не захлебнулся водкой и печалью вселенской.
Работал на стройке, в рассрочку купил квартиру.
Женился, завёл детей, даже поездил по миру.

Лет через двадцать всё было и всё обрыдло.
Ключи положил на стол, чтоб семье не обидно,
и купил дом на болоте в Ржевском районе —
гнилые венцы да стеной борщевик в загоне.

Всё наладил, рукастый: заборы, сараи, полки.
Когда копал огород, из земли кричали осколки.
Что находил — сдавал под расписку военкомату.
Через год появились гуси, через два — телята.
Через пять — десяток коров, лучшее молоко в округе.
Три на девять теплица, алюминиевые дуги.

Он косил сено для моих коней — медовое, молодое.
Из костей и железа разве растёт такое?
Кони зарывались носами, фыркали и жевали.

Вчера я узнала, что его забрали.

Заколол скотину, задёшево продал трактор.
Отвезли в город в газике, в кузове квадратном.
Ещё дом не осел, изгородь не покосилась.
Лебеда-трава над грядками не взбесилась.

На «Ниве» без номеров приезжали серые волки.
Искали металл, выкапывали осколки.


* * *

Колокольцы, медные оболы,
осень, надувная пустота.
Дети, уходящие за школы
не курить, а просто навсегда.
Белые флажки за гаражами,
бледные медведи на снегу.
Мост гремит набрякшими замками,
словно позвонками; водный камень
застывает, выгнутый в дугу.
Не найдутся — ни под ним, ни глубже,
на звонок и дудку не придут —
не свисти до дыр прожитой глушью,
смертный искалеченный редут,
звуки, закавыки, закоулки,
ветерок сеченьем в стрекозу.
Дерево в анчарном переулке,
медная монетка на глазу.