* * *

Была нынче в книжном,
листала книги,
искала в них фиги,
сушёные, сморщенные в петлю,
жевала и думала: если что и куплю,
то только книжку, не завёрнутую в пакет.
Бесят меня книжки, завёрнутые в пакет,
словно они улики.
Так сохранять интригу — но как с ней тогда совпасть?
Кто покупает книгу, не сунув ей руку в пасть?
На собак надевайте намордники, не на книги.
Взяла в руки одну такую и говорю:
«Никогда тебя не куплю,
даже если когда-нибудь накоплю».
Поскольку книги в целлофановой коже
обычно стоят дороже.
Видимо, платишь за наслаждение,
прежде чем взять её вечерком в кровать,
все насаждения
лишние разом с неё сорвать;
преодолев границы
фигового листа,
коснуться страниц, которых никто ещё не листал,
и думать, слюнявя пальцы: как же она чиста.
А до того, чтобы рук ничьих случайно не запятнать,
нужно её надёжно запеленать,
как в супермаркете жирный мясной кусок,
а то просочится кровь и липкий яблочный сок:
прямо в портфель и по брюкам стечёт в носок.
Всё, что в ней было выпукло, затянуть
туже и смять ей нутро, ведь беда близка:
как бы оттуда не выпало что-нибудь —
новый ли Бог или закладка в виде змеиного языка.
Пусть она будет завёрнутая пока.
Не глубока. Не горька. А плоска. Гладка.
Чтобы какой-то счастливчик смог бы
дырку проделать в десятке её одёж
и убедиться: не плодоносит пустая смоква
и даже фиги в ней не найдёшь.


* * *

Ко мне сегодня фея на приём
Пришла и говорит: «Я — водоём».
«Что вы сказали? Это в мире оном
Какой-то способ быть Наполеоном?»
«Да нет же, нет, пока течёт река,
Я знаю, есть ли у меня рука».
«Хотите вы сказать, что, если мели,
Во время них вы рук бы не имели?»
«Так точно. Сушь придёт — и я мертва.
Но вот смотрите, я ещё трава:
Она скрестилась — вот и голова.
Ещё я лес. Меж трепетной листвой
Я силуэт отыскиваю свой.
Порою грубый. Иногда кривой.
Я на ветру болтаюсь, как лоскут,
То голову мне веткой отсекут,
То сделают на бабочку похожей.
То вдруг я здесь, то в сторону теку,
Кукушка всё зовёт меня: “Ку-ку?” —
Но никогда найти меня не может».
«Но кто же говорит тогда со мной?»
«Всего лишь плеск и рокот водяной.
Быть может, птицы. Или шум листвы.
Быть может, сами вы».
«Нет, вряд ли я. Ведь я и сам таков —
Весь из зияний и из сквозняков,
Всё остальное — измышленья просто.
Вот приглядитесь, нет во мне нутра,
Рисует кресло линию бедра —
И даже эта рамка не по росту.
Я — лишь другие. Взмах случайный их.
Их взгляд, как свет, меня творит из тени.
То третье в наложении двоих.
Едва они разъялись — я утерян».