Конечная

Троллейбус встал, пустуя, на конечной.
Она будить хотела старика.
Но он не просыпался от толчка
В плечо. На фоне вывески аптечной

Старик мотнул безвольно головой,
Кондукторша окаменела в шоке…
Сирены удаляющийся вой,
Свет фонаря, желтящий шлакоблоки.

Троллейбус на закланье привели,
Жгутом резиновым рога стянули,
И чуют кровь машины-кобели,
Беснуясь у безропотной косули.

Вокруг зима, зима, зима, зима
В одной из этих раковых окраин,
Где круглый год депрессия и тьма,
И встречный в этой тьме необычаен.

Порыться ли в расстёгнутом пальто?
Идти смотреть, куда ушёл водитель?
Но всё не то, не то, не то, не то.
Куда глядел его ангел-хранитель?

Она металась в панике вокруг,
Ища себе внезапного спасенья,
Но равнодушно на её испуг
Смотрели только мёртвые сиденья.

Они вдвоём здесь лишь: она и он,
Но чувствовался рядом кто-то третий,
Прокравшийся тайком в пустой салон
Сквозь толщу наслоившихся столетий.

Застряли в горле улицы огни.
И в окруженье холода беспечность:
След на стекле от чьей-то пятерни —
Нелепая претензия на вечность.


Гостиница

Гостиница — тепло обманчивого дома,
Пластмассовая жизнь, неискренний уют.
Неярких жёлтых ламп ночная глаукома,
_____Улыбки горничные продают.

Непредсказуемое поведенье душа,
Где я веду себя как заклинатель змей.
Из вентиляции мне шепчут что-то души,
_____Что сгинули тут ранее моей.

А ночью силуэт — взлохмаченный и странный.
Гадаешь битый час, что там глядит из мглы.
И обнаружишь вдруг, крадясь впотьмах до ванной,
_____Что полночь — это стены и углы.

На белой простыне рубиновые пятна,
Каракуль не свести с изгвазданной стены.
Воображение несёт меня обратно,
_____Но все жильцы забвеньем сметены.

Я здесь останусь лишь фамилией в журнале.
На старой записи мой призрак целый год,
Как все, кто раньше здесь в аренду проживали,
_____По коридору медленно идёт.

Но ровно через год одним движеньем пальца
Охранник удалит из старых баз его.
И, кроме царапка на тумбе, от скитальца
_____Он больше не оставит ничего.


Калитка

Снова дома, снова дома.
Но никто не ждёт меня.
И калитка без забора —
Словно бляшка без ремня.

И соседи погорели,
В пепле белый круг часов.
Только узловатый ветер
И скулёж бродячих псов.

Без двенадцати пятнадцать,
Ещё несколько минут —
Времена — живое с мёртвым —
На мгновенье совпадут.

И к знакомым силуэтам,
Знаемым наперечёт,
Время Стикса из прорехи
Заструится, потечёт.

Клочья прошлого, обрывки
Памяти, где прошлый я —
Только точка на абсциссе
Смазанного бытия.

Только стражи леса помнят —
Тени спрятанных щеглов —
Кто я. И поют мне песни
Из насиженных углов.

Видят птицы, только птицы,
Что стекает в этот мир,
И поют они об этом —
Чар, чиливи, чили-чир.

Псы безглазые, бродите,
И живись чем хочешь, вор,
Проржавел замок висячий,
И упал худой забор.

И осталась лишь калитка
Да гнилое веревьё.
И со всех сторон проходят
Псы, но только не в неё.


Теплоход

Простор ночному теплоходу.
Гремучий, на два этажа,
С огнями он опущен в воду
Реки, похожей на ужа.

Звенят надорванные деки,
Волна полощет камыши.
И вой дешёвой дискотеки —
Как вой страдающей души.

Больное соло саксофона
Пришито к певчевским словам.
Перебирает Персефона,
Как чётки, нас по головам.

Дав передышку слабым нервам,
По лестнице мы вниз идём,
Чтоб шабаш переждать на первом,
Происходящий на втором.

Стоим, неутомимо глядя
На то, как тлеет эта ночь.
Приклеена на водной глади
Дорожка от луны на скотч.

Аккумулируем тепло мы
В обнимку, выпуская пар.
Под взглядом лунной глаукомы,
Среди целующихся пар.

А рядом — чуток и ужасен —
Ловя всем телом каждый звук,
Свил сеть промеж стальных балясин
Всё понимающий паук.


Рука

…А вот смотри ещё: на этом снимке,
Мы все — но мы ли это? — все стоим
С улыбками задрав носы, в обнимку.
_____Как весело там им!

Вокруг семья, ветвистая, большая,
За ними вырубленный нынче сад.
И время, память остроты лишая,
_____С трудом ползёт назад.

Из двадцати уже в летейских водах
От судороги утонули три,
Хотя в секундной капле старый Kodak
_____Их сохранил — внутри.

Мы вместе все — без боли и без муки,
Над нами вечно тают облака,
И сплетены в объятьях наши руки…
_____Но это чья рука?

Легко запутаться в сплетённых пальцах
И в паутинных линиях судьбы,
И Парки расплетают их на пяльцах,
_____Втроём наморщив лбы.

Вот это пальцы брата, кисть — кузена,
Вот — друга детства (как его зовут?).
До мелочей понятна эта сцена,
_____Но чья ладонь вот тут?

Я долго проводил в уме подсчёты
И понял, что никто здесь ни при чём.
Но кто же, кто, поднявший руку, кто ты
_____Там — за моим плечом?


Перелёт

Чёрные вороны, выстроясь в ряд,
Пустошью белою быстро летят.
Нет им в пути ни еды, ни ночлега,
Всюду лишь царство белёсого снега.

Запад и север и юг и восток —
Где-нибудь хоть бы пробился росток —
Нет! Только блеск серебра и жемчужин,
Белый простор за сто лет отутюжен.

Вечно висят над землёй облака.
Скрюченная из сугроба рука
Высунулась, тщетно снять с неба силясь
Ризы, что небом столетья носились.

Где-то уходят под снег города.
Где-то моря под витринами льда.
Где-то леса без листвы, как щетина
На подбородке у мёртвого сына.

Ряд кем-то капнутых наспех чернил
Белый листок пополам расчленил,
Саван смертельный, ночная сорочка.
Их прострочила суровая строчка.

Вороны — это старательный шов,
Сшивший края сопредельных миров
Острой иглою стачавшего чисто
Боженьки чучела таксидермиста.

Пустошью белою, выстроясь в ряд,
Вороны чёрные в воздухе, над
В пропасть ведущими только мостами,
Над потерявшими имя местами…