Многим детям нравится космос. Он подобен динозаврам, роботам и машинам в одном флаконе: нечто очень древнее, мощное (даже угрожающее) и динамичное, пусть и не для невооружённого глаза. О космосе известно всё и ничего одновременно: он может обрастать любыми мифами и, что важнее, деталями детской фантазии.


Космос — значимая часть символического мира поэзии Андрея Сен-Сенькова, как минимум со времён книги «Бог, страдающий астрофилией» (2010). Сборник «Чайковский с каплей Млечного пути», вышедший десять лет спустя, в каком-то смысле можно назвать продолжением — закономерным, но алогичным, как и все тексты автора.

В зависимости от задач и включения стихотворения в какой-либо цикл (или от его самостоятельного существования) космос для Сен-Сенькова может служить поэтическим фоном происходящего, условной стартовой точкой для развёртывания метафоры, сторонним наблюдателем и т. д. При этом перманентное присутствие космоса в стихах Сен-Сенькова можно даже назвать совпадением. Ведь не просто так критики (например, Ольга Балла и Кирилл Корчагин) упоминают в рецензиях на сборник сновидческие образы и пространство между дремотой и явью. А мотивы снов имеют свойство повторяться. Тем не менее есть ощущение, что космос для Сен-Сенькова выступает хранителем и транслятором представлений о мире, причём не только абстрактном или экзистенциальном, но и бытовом и культурном. Не только макро-, но и микромир. Так у ребёнка космос становится территорией для игры воображения: с помощью космоса осваивается и усваивается весь мир в его многообразии.

Космос в «Чайковском с каплей Млечного пути» — не место ответов на вопросы о мироздании и миропорядке, как, например, у метареалистов, не способ пестования человеческой жизни и индивидуальности, как в стихах Бродского, и не объект постсоветской ностальгии (мотив, столь популярный в сетевой литературе). Мы имеем дело с космосом как с антропоморфным образом, распадающимся на хаотичные и приземлённые во всех смыслах субъекты: от инопланетного кратера до чёрной дыры. Взгляд на этот космос — рассредоточенный и конкретный одновременно — наивный и преисполненный, как точно отмечает Лев Оборин, «детского энциклопедизма». Стихи Сен-Сенькова — не тексты ребёнка (за исключением цикла в середине сборника), но адресованы в том числе ребёнку; нечто вроде реализации расхожего утверждения о том, что хороший учёный всегда способен объяснить детям, чем он занимается.

Другой важный мотив сборника — музыка. Именно она, дополненная авторскими наблюдениями о повседневности, обусловливает появление в стихах Петра Ильича Чайковского, но, скорее, не как реального композитора, а как представителя современной культуры мемов, ярким примером которой с 1990-х является «Лебединое озеро», вынесенное на обложку книги. На образ Чайковского здесь возложена задача превратить размазанный и зациклившийся сон о космосе в осознанное сновидение с возможностью заземлиться.

Стихи Сен-Сенькова прочно скреплены контекстом: иногда — общекультурным, размывающим границы между нашей современностью и временами Чайковского, а иногда — актуальным, не забывающим напомнить, как мы можем относиться к тому или иному явлению и что на самом деле хотим чувствовать в этот момент. В поэзию вплетены исторические события, топонимы, спорт, комиксы, сериалы, Youtube, Дэвид Боуи и пр. Есть и то, что постоянно возвращает нас к юному адресату: сладости, сказки, рождественский дух и цирковая атмосфера.

Но вернёмся к музыке. Любовь Сен-Сенькова к ней также очевидна на протяжении многих лет. В недавнем интервью поэт говорит: «Помнишь же, как фортепиано по-казахски? “Сундук с музыкой”. А весь мир же из сундучков с музыкой состоит. Просто извлекать иногда непросто. Да и музыка разная. А текст — это просто субтитры, пока звучит музыка. Или пока не зазвучала. Или отзвучала». Что ж, музыка столь же всеобъемлюща, как космос, таинственна и сакральна и так же подчинена точным правилам. При этом космос встречает вакуумом из тишины: звук не распространяется. Поэтому и музыка в поэтическом мире Сен-Сенькова не есть сейчас, но была когда-то. Возможно, только что, когда шелестели страницы сборника. А возможно, она ещё впереди. Музыка Шрёдингера — «как звук телевизора во время рекламы».

Цветовая палитра в сборнике тоже скупа: в космосе не только тихо, но и темно. Монохромность мира подчёркивает сюрреалистичность происходящего в нём. Эту цветовую аскезу дополняют и чёрно-белые иллюстрации Бориса Кочейшвили, где не последнее место занимают ботанические зарисовки: миниатюрные и условно обозначенные растения противопоставлены земным воплощением гигантскому, но весьма детализированному космосу.

На фоне отсутствия звуков и красок в стихах Сен-Сенькова много действия: здесь постоянно что-то случается, воспроизводится, осуществляется. Эту микроскопическую (с точки зрения её незаметности, но не масштаба) активность можно уловить только в момент более ощутимых событий, будь то появление предрассветной полоски на горизонте или затмение в середине дня. Пытаться же понять, что происходит, — это как стараться разгадать, что снится человеку, отслеживая движения глаз под веками.
«Чайковский с каплей Млечного пути» — застывшая текстовая трансляция финала из «Меланхолии» Ларса фон Триера. Здесь уже не важно, что именно творится вокруг, но всё ещё значимо, как оно творится. И спасти от осознания космического движения по направлению к собственной гибели могут только детская искренность и непосредственность. Представишь себя дремлющим в колыбели с подвешенным над головой мобилем, где по кругу мерно плывут планеты и звучит успокаивающая мелодия, — и сразу легче. По крайней мере, пока цикл не начнётся по новой, «как второй слой краски на первый».