Шах и мат

Никем не перекрещены
Фигурки на доске,
А приглядишься — трещины
У каждой на виске.

Какого это идола,
Ты объяснить изволь,
Как ни одна не выдала
Невиданную боль?

Пока тебя эмпатия
До бед не довела,
Слей плавно эту партию
И отложи дела.

Как только онемения
Ныть перестанет нерв,
Ты сам взрастишь не менее
Огнеопасный гнев.

Но стихнет истерический
Отчаянья очаг,
И вздрогнешь — как стоически
Безвинные молчат.


Страна жеод

Что смерть тебя переживёт,
Ты не переживёшь.
И вынырнешь в страну жеод,
Как вывернутый ёж,

Стучать костяшками о мох
С той стороны от мха,
Который так в себя усох,
Что сам почти труха.

Какая светит там тоска —
Ах, Господи ты мой! —
Что не припомнишь адреска,
Чтоб написать домой,

Не потому что наотрез
Писать запрещено,
А потому что ты исчез.
И память заодно.


Пробуждение

На плечи правда что упал
Немой божественный овал
И растянулся вдоль хребтины.
И я очнулся невредимый.
Паралитический архей
Плыл синусоидой трахей;
Дождь вытекал себя в берёзу,
В противофазу коматозу.
И осознался перегной,
И целый я проснулся мной.
Грунт в зрячий голос сонно стих
За всех за нас двоих.


Карская песня

Чернеет Заполярье из-под снега,
Вода ушла в себя, а за водой
Болеет сушей Альфа и Омега
И кашляет в ладонь сухой слюдой.
Да. Вечность такова. В неё едва ли
Уместишь что-то кроме ледника.
Овал окна — ты для неё в овале
С той стороны пока ещё. Пока.


Триллер

Устав от холода, домой
Шагает человек бескожий.
Его там ждёт не кто иной,
Как триллер зеркала в прихожей.

Он с ног срезает кирзачьё,
Землистой кровью налитое,
И умирает ни за чьё,
Пока в него взирают Трое.

Ещё плечей размах рябой
Не выпластал себя в проёме,
А он уже почти другой,
А он почти из тех, кто кроме.

Там серафимовые мхи
Теснятся в снах пшеничной ели,
Мария детские стихи
Жуёт распятой колыбели.

И человеку ни на кой
Становится клеёнка тела:
Он в ванной, мёртвый и нагой,
Калечит кафель. Оголтело

Осточертевшая смола
Шуршит из-под ключицы крана.
Боль будет радостно мала,
А жизнь неповторимо рано.


Пришествие

Молочно-белая река
Перенасыщенно горька.
И по её худым бортам
Шагает кто-то там,

Кто сам себя переболел,
Упал и вынырнул не бел,
Каким был до. Живой в умат,
Он вне себя и над.

Он ловит солнечных мышей
И в реку гонит их взашей,
Но те упрямо лижут ил
До предпоследних сил.

И, утончив себя рекой,
Он говорит: «Я тот, какой», —
Но только разве валуны
В него устремлены.

И опустевший водоток
Обратный делает виток,
Снижаясь до первичных вод,
К тому, который тот.


Обратный сонет

Ты выглядишь во мне своём
Как производный окоём,
Но вне системы зренья.

Ныряет ветер сквозь траву
К тому, кого не назову,
Разглядывать коренья.

От пустяка до пустоты —
Тире без паузы пробела.
И ты в себя его продела,
В горчичные осев грунты.

Покачиваясь вдоль седин,
Висят окатанные ивы,
И мы, заплаканы и живы,
Сидим раздвоенно один.


Зачистка

Выбелить память до костного талька
Серой конечностью глаз
Утром графитным, которое только
Ночи обратный алмаз;

Располовинить ресничное эхо
Из позапрошлого дня
В пропасти невертикального вдоха,
Осиротившей меня,

Но не затронуть хрустальные ивы
Первых, бесплотных на слух,
Воспоминаний суглинистой яви,
Коих не более двух.


Источник

В небесную транскрипцию уткнись —
Вот ангел целлофановый порхает
В обратном направлении от «вниз»,
От ужаса хтонических архаик

В такую неподъёмную ладонь,
Иссохшую от выдач бакалеи,
Что вместо тараторного «Не тронь!»
Ты сам невольно встанешь на колени

И вымолчишь нескладные слова,
Гудящие на фоне дислексии,
Что сила слов воистину права,
Но не найдёшь источник этой силы.