Валентина Фехнер Предисловие к дебютной книге Валентины Фехнер «Око» написал Василий Бородин. Успел. Два года прошло. Книга тоже успела.
А вот мир с тех пор изменился. Правда, не во всём. Стихи-политиканы, стихи-миротворцы, стихи-слабаки, стихи-солнца пишут и теперь. Множество оскудело лишь отчасти. Одного мало — поэзии готового мировоззрения. Всегда недостаёт самодостаточного, пристального до зацикленности поэтического суждения или вопроса.
Однако, вчитываясь в «Око», чувствуешь переизбыток фисташковой вырезки. Не виноградного мяса, но именно такого плода поэзии, который не помещается в ладони, который нельзя съесть сразу и невозможно оставить доспеть. Потому что он спелый, зрелый, а ты не готов, ты всмятку: «И под натиском дней этот возраст проронит число — / То число, что как будто бы вовсе и быть не могло! / И какому сегодня навстречу глаза не открыть? / Но увидеть — за множеством — то, для которого быть».
Причина первоначального смятения от чтения «Ока» в оригинальной поэтике Валентины Фехнер. Она — балерина, актриса, уроженка Донецка — самородок. Её насыщали заветы, святоотеческие писания, мифология, античная литература, классика высокого модерна. Учителями Фехнер считает Олега Юрьева, Елизавету Мнацаканову, Геннадия Айги, Андрея Таврова,
к единомышленникам причисляет Богдана Агриса, Валерия Шубинского, Аллу Горбунову, Андрея Гришаева, Ростислава Ярцева. И это всё многоликое внешнее знание переплавилось в одно внутреннее творчество.
Циклы стихотворений и/или поэмы, из которых состоит «Око», читаются сложно и долго. Их не пробежишь навыком скорочтения: выхватывая на беглый взгляд ключевые строчки, уложить их в хоть какое-нибудь целое, предугадать развитие, не говоря уже об итоге, не то чтобы не получается — это лишено смысла. Вдумчивое вчитывание раз от раза превращает, казалось, отдельные осколочные фразы в строгую структуру взаимосвязанных образов, напоминающих зигзагообразный узор, но выстроенных на самом деле повествовательно, линейно, что проявляется, как негатив, лишь после второй и далее попытки проникновения в плотность поэзии бытия Фехнер, когда выпрямляешь взор и очищаешь зрение. Феноменологическое видится вещным, философское — личным. Антропология человеческого возрождения через ничто, через врождённую хтонь, инквизицию отбора, идеальность разложения, романтичность внутриутробного мрака и столбовую греховность сущего, окромя Его, как бы исследуется и в то же время творится. То есть осуществляет свои жизнь и смерть: «а слóва недостижимая вершина / возвышается невыносимо / и, разбившись о небеса, / умирает на голоса». От прежнего смятения остаётся палочка трудного принятия тотальной фатальности смысла и замысла Автора по мысли поэта. Нолик становится оком.
Книга хоть и называется по заглавной поэме — «Око», а главным органом человека, по Фехнер, выходит рот. Его миссией — речь. Недаром открытый рот, произносящий звук «О», напоминает вертикальную пиктограмму глаза. Циклы «Строфы», «Срыв на речь», «Разбитая речь» своими названиями прямо указывают на предмет воспевания. И то, что оно сходно с отчётом патологоанатома, переходящим в акт плача как ритуала и одновременно философского экспириенса, определяет высшую ценность духооправдывающей лирики Валентины Фехнер — осознание миссии жить, поскольку по законам драматургии и жизни после кульминации наступает катарсис, за распадом следует воссоздание: «вдалеке возвышается дата рождения, / и, как пшеничное зерно, не хочет умирать, / но если не умрёт, то мёртвое родится вперёд, / и какими призраками будем живы». И это неистребимо, особенно смертью.