* * *

мне страшно жить спаси меня от смерти
меня вели в берете к тёте Берте
вели вели и вывели в лесок
и дядя меня вырубил в висок
потом я помню ветки с поволокой
течение холодное глубокой
четыре птички лодку на воде
и всё вокруг какое-то нигде
но я росла и кажется проснулась
была весна она касалась улиц
улыбкой света на губах сухих
и где-то тут ворочались стихи
я вывернула за угол в проточный
пространственный континуум и точно
там столбиком стоял и говорил
и жизнь мою три раза повторил


* * *

Выкликаю в себе разную кровь: русская
— я! украинская — я! белорусская
— я! немецкая — я! еврейская — я! французская —
я! греческая — я! татарская — я! польская —
я! какая же я? какая же я русская,
украинская, белорусская, немецкая,
еврейская, греческая, французская?
кровь оборачивается и своим голосом, ну вы знаете,
говорит: мультифруктовая ты, успокойся,
резус у нас отрицательный,
гемоглобин хороший,
ладно, я потекла, а ты живи.
И она течёт, а я живу.


* * *

Когда я молюсь, воздух становится свежим, им нельзя надышаться,
хочется плыть по нему, вливаться в него, им становиться,
и знаешь что, я разгадала тайну существования ада.
Да, ад — это Божья милость и деликатность,
место, в котором можно спрятаться от огромной
невыносимой любви, там её нету, нету,
можешь остановиться и отдышаться.


* * *

Позвоночник — колокольчики-позвонки
загудели ночью у колоколенки.
Наклоняюсь ниже, ниже ещё, нежней,
до земли, в земле, и вот я уже над ней
пытаюсь выразить вечность, в которой живу,
каждую мелочь: ветер, жука, траву —
на языке бестелесных жестов, воздушных рек,
прикосновений света, раз жизнь есть речь
ныне и присно и во веки веков, но прежде
посылаю тебе столько любви и поддержки,
сколько ты выдержишь унести,
ибо мы сиблинги во Христе.


* * *

в раненом луче шестикрылатые
многоочитые возвышаются пернатые
вразнобой моргающие певчие
шепчущие свой священный перечень
нот на проводах на фоне синего
нежные и сильные красивые
помолитесь обо мне у Господа
в горсаду вполголоса