* * *

память — заменимая лампа, две половины яблока,
семь пифагорейских ладов.

никто не заметил тебя, сливовое дерево на обочине,
никто не привык к тебе, но всегда вспоминает.

одну половину яблока, кажется, оставили в раю
(искали под подушкой, на полке для ключей):
«пусть будет дикая яблоня и чужая, ничейная память:
о том, чего не видели и не знаем».


* * *

где птица плакала на отражённой ветке,
теперь не вспомнишь. отсутствие звучанья
ещё не стало словом «тишина», но помнило
названия цветов и назначенье viola lutea
(и прочие растенья). всё станет зеркало
(невозвращенье сна).
костянка с пыльно-восковым налётом,
рассеянные звёздные скопленья, молоко,
кассиопея — созвездия в оставленном наброске.
всё будет сон и светлая вода.


* * *
герой «Романа о розе» смотрит картины на стене

предчувствие света труднее чем запахи цвета ночного
покажется что врач средневековый хранит забвение
нет не забвенье сон в холодной ночи сшивает слово

раненое птичье названия цветов он знает что читает
усни спокойным сном уставший от попыток входа странник
не жди помощника он только голограмма рассказ о рае

ведёт танцующая Радость хранящая запретные владенья
средневековый врач велел сшивать разорванное небо
не следует срывать цветов не нужно просыпаться


* * *

как будто сад разбили рядом с домом:
неясным домом в странной тишине.
кто с плачем вышел из него, из дома,
был тишиной твоей, он с ней наедине
читал по звёздам знаки и названья
садовых инструментов и цветов.
цветов незнанье, капель дождевых —
незнание. названья сохранялись,
но принимали внешность не своих —
чужих названий, быстрых разговоров.

ты видел сад, ты видел и запомнил.


* * *

холодный свет, и сад вокруг больничный.
неслышный, кажется, но выросший для сна,
стоял и пил прохладный, словно время,
прозрачный дождь, и речь его длинна.
но не её ждал дом, и странный, и большой,
не речь воды, которая — длина
для измеренья времени. часы, их строй
испортился и тихо исчезает.
неслышный дом, и странный, и большой.
там дождь прошёл, там травы прорастают,
но я не видела ни времени, ни дома.
и речь другого снова незнакома.
у слова трещина, и высохла земля.


* * *
день, комната, цветы на окне

День переполнен повтореньем, зеркалами.
Он подходил к воде непомнящей и мёртвой.
Словами птичьими, словами или снами,
вода читает ночь, вода читает стёртый
неровный почерк, ровный шаг Нарцисса,
шаг человека. Сломанный часами,
день притворяется, пустеет и двоится.
«Что видел он, что видел?» Воздух снится.
словами птичьими (слова забылись нами),
оставлены неровным отраженьям
цветов, поставленных у зеркала, у зренья,
чтобы молчать для них и поливать, когда
уходит день, зеркальность, пустота —
хозяева уставшего Нарцисса.