Травяная память

* * *

«От себя не таи
Травяной обряд, —
Говорила трава дорогих потерь, —
Если даже твои
Колени болят
И с утра темнота караулит дверь,
Не смотри на жуть,
Сохраняй в душе
Верное правило — надо всегда идти.
Соберёшься шагнуть —
Ну а я уже
По дороге твоей расту впереди.
Не забудь, что Бог
Двадцать первый век
Наблюдает с немыслимой высоты,
Что пока человек,
Как слепой зверёк,
Всё глядит в себя, не узнав беды,
Красное шапито
Больших величин
Заслоняет свет…» — и который год
Безо всяких на то
Веских причин
Травяная память моя цветёт:
Свечку держи в руке,
Шагай от бедра
В тех ландшафтах, где не видать ни зги,
У меня нос в табаке,
У меня день серебра,
У меня железные башмаки,
Их снять не смогли,
Как писал Басё:
Жить глазами наружу темно, мой брат.
Я увижу всё.
Как дойду до края земли —
Остановится взгляд.


Исключения из глаголов второго спряжения

Носить
То, что есть, пережидать
Дождь под колоннадой Биржи,
Заполнять счета, звать к чаю, не плакать,
Покупать книги, рано вставать.
Все твои дураки,
Задиравшие тот подол школьного платья,
Говорят на чужом языке —
Свисты и междометья святой простоты.
Впрочем, как и тогда.
Ты сама хороша. Жизнь в виде людей
Не прощает ни снисхожденья,
Ни попытки оправдывать то, что часто болит:
Жизнь в виде слов, лишний отросток,
Странный, как хмурый ребёнок или медленный свет.
Десятилетья не смогут тебе помочь —
Ждать, когда все уйдут,
Слышать, смотреть,
Как шевелится мир у виска, раздувая флаги и свитки,
Гнать, дышать,
Видеть, как наяву,
Бледные кольца рифм, сгустки согласных,
Различать по запаху
Виды той тишины, что возникает
После финальной точки, изучать, как собственную свободу,
Геометрию малых форм,
Например, строки.
Например, дня.
Держать
И выдерживать, ненавидеть, как отрастает снова,
Быть
Хуже себя, хуже глупых мальчишек,
Никому не показывай, засмеют,
Нынче у нас урок
Русской словесности:
Не сутулься и соберись у доски, отвечать надо
Последовательно и терпеливо.
И не забудь захлопнуть,
Как пугливый моллюск, створки старой тетради,
Если вернутся домой,
Если в дверь позвонят.


Stilleven met een vis, Pieter Claesz, 1647
(Питер Клас. Натюрморт с рыбой)

Веселись, рыба, пока не поймал за бок
Пришлый рыбак с трубкой в солёном рту,
Хмурый с людьми, ветру особый друг,
Просыпайся, город, окнами на восток,
Наведи, кухарка, сладкую духоту,
Повернись, булка, в чёрной печи на юг!

Проиграй, пламя, себе самому — потом
В результате этой очень жаркой игры
Превратись в тепло, сияние, гул и прах;
Продолжай, торговец крошечным барахлом,
Думать о ценах на серебро и ковры,
Как святой отец давеча о грехах.

Не отвлекайся, художник (зренье не проведёшь),
На родные кисти в цвет ковровых ворсин,
На крутое бедро служанки — она,
Суетясь под взглядом острым, как новый нож,
Содержимое двух тяжёлых корзин
Разложила на скатерти у окна…

…Встрепенётся время, осевшее в тишине
Душной пылью гардинной, золотом рам — везде,
В складках музейных от осторожных шагов
Очередного туриста, шепчущего жене
Годы праведной жизни мастера по еде, —
И её сиянье выходит из берегов,

И сверкает серебряное ведро,
Радужная форель шевелит хвостом,
И на дно бокала капля вина скользит,
И тяжёлый хлеб распахивает нутро,
Чтобы ты, стоя перед холстом,
Догадался, что голоден, паразит.


* * *

Мне стужа воротник сплела. Лица
Не увидать на ледяном пути
Хвостов цветных зверей.
Мой век не зверь, но холод. Год, иди,
А там другой, и это без конца.
Баюкай, грей,

Берложий быт и тёплое бельё!
Среди чужих, смертельных для меня
Людских когтей и морд
Потуже завернись в то, что твоё:
Гремит мороз. Крепка его броня,
Орешек знанья твёрд.

Во глубине своих сибирских нор
Не погуби, железная зима.
Я здесь, пока
Медвежий лес мне ломится во двор,
Ломая кости, грабя закрома.

…Как мысль цветка,
Как разговор, как зыбкий мир во сне,
Как музыка, как вещая вода
Из-под опухших век,
Бежит, бежит, торопится в окне,
Опаздывая снова и всегда,
Мой свет, мой снег.


* * *

Спрятаться в овечий сундук
В дым от печной трубы
В клубы тепла
Осенью некалендаря
Только не найди меня
В лисьей норе
Словно тихий стук
Снежной крупы
Больше никогда не была
Неподвижно как в янтаре
Стану ждать верного дня
Будто царя
Разве только ветер-молва
Ищет поймать меня
То-то издёргался весь
То-то теребит острова
То-то задувает огни
Ворожит круговерть
Посреди моей тишины
Что обнимает звеня
Говорю нет меня здесь
Как-нибудь ещё протяни
До несрочной весны
Этот сон похожий на смерть


* * *

___________Нехорошо зимой больному…
___________Б. Дубин

Тихие сны на середине долгой простуды
Тем и целебны, что лишены тяжести быта,
Ровной пульсации подсознанья, тайного зуда:
«Может, на утро хлеба не хватит, дверь не закрыта».

Там вырастает посередине шума и пыли
Ложной заботы о предстоящем тайная вспышка,
Точное знание — нынче мы правы. Мы заслужили
Рай на разломе между мирами, квест-передышку.

Спи, расцветая выздоровленьем, бледным, как небо,
Долг и заботы из несуразья старой пижамы
Вытряхнут для иного, в поисках хлеба
Бег, бесконечный, как в сновиденьях, зря и упрямо.

Дайте мне отдыха дорогого, чтобы спала я.
Нет, не шумите, перед дорогой или расплатой,
В скважине ключ, четверть батона в медленном рае,
Кашель, маленькая собачка, дворник с лопатой.


Метро в семь утра

Очень часто выход из тупика
Означает, что ноша твоя легка:
Бросил всё — и на целую жизнь свободен.

А тебе не светит, плыви во мгле,
Ради тайных рун колотись в петле,
Как какой-нибудь одноглазый Один.

Монотонным утром в людской реке
Перекатывай слово на языке,
Создавай пленительную утрату,

Пережёвывай выросшее зерно.
Мёд поэзии горек, как прежде, но
Невозможно оставить его, ребята.