Третья чаша

* * *
Пора счастливая свободы
Вполне закончилась, когда
Захлопнулись под небом своды.
И стали пеплом города.

И в куполообразном мире
Остались смерть и страх. Судьбы
Качающиеся гири
Уравновесились как бы.

Колёсики у механизма
Всё тише трудятся — и вот
Бессмысленности злая призма
Пронзает вечности живот,

Утроба тайная вселенной
Полна светил, планет, огня,
Но страх и смерть бегут по венам
И душат космос и меня.


* * *
Будет ли время ещё после смерти, чтоб
Вырастить почву, испечь чечевичный хлеб,
Мрамор пройти сквозь его сетевину, лоб
Не повредив о холодное нёбо неб?

Будет ли поле, чтоб выйти, когда умру,
Светлой слезой окропляя полей росу,
Сквозь невесомое ушко земли поутру
Трелью протечь, звёздной совестью на весу.

Там ожидают — отец рядом с матерью, дед,
Бабушкин борщ, в золотистом наваре лещ.
Нити прозрачней и тоньше посмертных лет,
Имени выше, не-сущего сущая вещь.


Бог войны

Истинно, истинно говорю вам: если пшеничное зерно, пав в землю, не умрёт, то останется одно; а если умрёт, то принесёт много плода.
Евангелие от Иоанна 12:24

Из дико холодной страны,
Где почва ушла из-под ног,
Растёт производственный бог
Войны.

Он требует: Бога убей,
Он молит — надежду распни,
В его механизме кровей
Бескровки одни.

Он знает и видит насквозь
сознанья и под — черноту,
Пронзающую, как гвоздь,
Отчизну не ту.

Внутри механизма живи,
Ремни приводные гоняй,
Врагов твоих в зубья лови,
Кромсай.

Из праха ненаших взойдёт
Заря ли, пшено — всё одно,
И бог ненасытных утроб —
Для нового мира — зерно.


* * *

Молчи, слухач беды, участвует в атаке
Подземный полк воды — из Трои, из Итаки.

Гляди, предатель дна, упырь и кровопийца,
Как по сирени сна кровавый ток ветвится.

Из черепной земли, из чернозёма злого
Восходит на крови воспитанное слово.

И тяжкий колос от избытка сока клонит,
И чёрных кошек флот в мышиной луже тонет,

И скорая луна в разрывах от шрапнели,
В осколках из окна, где три сестры сидели,

А нынче в коридор — спасительней улики
Теней твоих эскорт плывёт в застывшем крике,

Смывая по пути и сор земли, и сирых,
Услышь, истец, статью — за состраданье к миру,

Где плачет даже град, стуча по дранной кровле,
Пока идёт парад врагов по общей крови,

По трупам среди дня, по тропам — среди ночи
Безумная родня сжигает дом свой отчий.


Памяти поэта

В стране снегов, где места нет любви
И бьют под дых любого инородца,
Осталось только лечь и уколоться
В стране снегов, где не найти любви.

Я помню, как в квартире номер шесть
Шерстил метаметафорист нетрезвый
Слова и, словно в небе выстрел резвый,
Разбужен был в квартире номер шесть.

Потом гутарили, цедили то да сё
Сквозь сито слов в напиток багроватый,
И мнилось, что, ни в чём не виноватый,
В конце времён ответишь вдруг за всё.

И я спросил, почти как у менялы, —
Скажи, пиит, зачем писать стихи
В стране снегов, в миру голов лихих?
И напивались мы мало-помалу.

Я пью опять и проклинаю стужу,
Здесь умирать — что спиртом раны жечь,
Чтобы сполна не сечь, а ладить речь
И вырваться из хосписа наружу.

Чтоб позабыть палату номер семь,
Перескочив сей жизни единицу,
Стать на лету вдруг невесомей птицы
И с песнею замёрзнуть насовсем.

И жжёт глагол у бездны на краю,
Я замечаю, сколько я ни пью,
Встаёт страна от края и до края,
И снег из букв — Отечества язык —
Пронзает сердце, и вовнутрь проник,
И шепчет о любви, любви не зная.


* * *

Я с дыркой в животе лежу на поле боя,
Пока был жив — один, а после смерти — двое.

Один влюблялся, пел, рифмачил, пиво кушал,
Другой молитвой жил и ночью Бога слушал.

Тот первый — воевал и защищал отчизну,
Второй — ему пенял и ненавидел схизму.

Но вот пришла война, впаялась чёрным дулом,
И первого вина пошла подземным гулом

И под стопами вдруг взорвалась у второго,
Соединил нас круг конечного земного,

И оба к высоте мы устремились вящей,
Он — с дыркой в животе, а я — с ружьём дымящим.


Музыка

Сквозь снег, святое тело пустоты,
Застывший гимн всемирного молчанья.
Вселенная ли, Бог ли, чьи черты
Полны метели, холода, звучанья.

Кристалл любви, снежинок механизм,
Растаяв, снова возвратятся в ноты,
Как будто ангел, пролетая, вниз
Роняет слёз живительные йоты.

Нет, не Вселенная, а любящий Господь,
Не башня, мост — и брахману, и шудре.
То ль дара взор, сгоревшая щепоть,
То ль Моцарта льняные кудри.


Две чаши

1

«На чаше одной человек вне стран». — «На чаше другой — страна».
«Ты должен выбрать, что выгодней нам», — вещает Сатана.

2

«На чаше одной человек — из ран». — «На чаше другой — страна».
«Нельзя выбирать», — говорит нам Бог. Любовь-то на всех одна.

3

В хрустальной вазе — слезинка чья? Ребёнка ль, страны ли, земли ль?
Сократ говорит: «Только ничья». Будда: «Всего лишь пыль».

4

Мне выбирать среди этих двух,
Как в теле бы кровь ни стыла,
И молкнут глаза, и рыдает слух,
Но третья чаша: вздох, шёпот, дух,
И сдвинулись с мест светила.


Осень

Продрогшая земля хранит себя в себе,
Ей некуда спешить по поводу свободы,
Задумчивой листвой слетают ниц народы,
Питаются землёй сражений, мифов, бед.

Природы вздох сродни песку из ветхих вед,
Он требует весны, но замирают всходы:
Элегии тоска, не громыханье оды,
Не в красном правдоруб, но в чёрном правовед.

Свобода есть намёк на воздух бытия,
На шевеленье верб в холодном мире ветра
И на пунктир любви в границах льда и метра.

Пусть осени течёт нагая лития.
Но камень над рекой, но крестовина кедра.
Но, под листвой шурша, в тепле душа моя.


* * *

Почти прозрачная мерцающая вязь
Сквозь тонкожаберную кожу океана,
С просвечивающимися пластиночками связь:
И воздух, и вода, и свет среди тумана.

Как хочется вот так искриться, пламенеть,
Не насыщаясь сумрачной обидой,
Пропять стекло, над пропастью взлететь,
Своей не ограничившись орбитой,

Сквозь короб жизни, череп немоты,
Кость лобную — туда, где всё искрится,
И сам ты не хранитель пустоты,
А рыба, и цветок, и бабочка, и птица.


Поверхность воды

Посмотри, как меняется поверхность воды.
Вот она, словно прогалина, гладкая и спокойная.
Так бы могла смотреть твоя мама, если бы вы
жили у моря и были счастливы.
Но вот по глади пробегает рябь — взгляд отца,
взгляд требовательный, строгий и чуть критичный.

И так бы мог смотреть
на тебя отец, если бы вы жили вместе у моря.
Но вода не есть человек, и она
сама по себе.

И вот морская гладь становится
заводью реки,
и по ней проходят монотонно и капризно
волна за волной,
сменяемой рябью.

Лодка плывёт по воде,
и волны накладываются друг на друга,
интерференция — сказал бы физик,
техника — инженер,
столкновение цивилизаций — философ.

А с гор сползает туман,
а в горе живёт великан,
а в дереве у моря котята и кошка,
полюби их, дружок, хоть немножко,
полюби запах лимона на террасе твоей,
и запах тела в объятьях твоих,
и волны моря и всех морей,
и ветер, который в прогалине стих.

Полюби, как висит облако над заливом,
полюби, как душа расстаётся с телом,
как чайка плачет то ли тоскливо,
то ли зная о тех пределах,
где рябь на море и рябь по облакам,
и волна от лодки и волна на глади воды
отворяют время врата сезам,
и нас ждут заливы, птицы, плоды,
и нас ждёт дерево, рябь, вода,
и морская соль на губах огня,
и когда я заплачу — сквозь невода
просочится рыба и войдёт в меня.

29 июля 2019
Монастырь Михольска Превлака