Безумный Гауди, завидуй


* * *
Не концентрируйся на мне,
Расфокусируй взгляд,
Мал прок в истлевшей головне,
Когда леса горят.

Когда танцует кислород
Трескучий свой балет,
На действо пялится народ,
Не зная, что ослеп —

К малосущественным таким
Деталям полотна,
Как кто-то где-то пьёт один
И сгорблена спина.

Поможет вряд ли им глазных
Болезней специалист,
Так стань и ты одной из них,
На кой мы вам сдались?

Те, кто подёрнулся золой,
Сломался пополам
И воскурился с глаз долой,
Как едкий фимиам.

Хотел бы как аэроплан
Или воздушный змей,
А лучше был бы жив, болван,
И дуба дал поздней.


* * *
За холку лес возьми, приподними делянки,
И выйдет у тебя чудесная гора,
В ней варится нарзан и хвороста вязанки
Бросают гномы в пасть разверстую костра.

Какой-то имярек, ища руды и злата,
Нарыл в горе той нор, но не его взяла.
Он плюнул и растёр и крыл начальство матом.
И зло его брало, но не хватало зла.

Дан сплин, чтоб унывать, а дрын, чтоб оглоушить,
Но жил один чудак на Каме и везде,
Писал про поезда, колёсный рокот слушал
И музыку растил на хлебе и воде.

Он брал обычный стул, хромую табуретку,
И покупал набор простых гитарных струн
И что-то там ещё, и всовывал в розетку.
Над ним висел топор, по паспорту колун.

Он знал по именам и отчествам предметы,
Как в топку кочегар, во все глаза глядел.
И чёрный воронок, и белая карета
Сказали хором: «Ша!» И стартер вспять вертел.


Посёлок Купино
Пожар красивее и выше
Особняка.
Три факела торчат из крыши,
Как три цветка.

Видать, проводка заискрила
Внутри стены,
И всю окрестность озарило —
Привет с войны!

Там, знать, «копировать» нажали,
А «вставить» тут.
В момент зеваки набежали —
Чего дают?

Притом не с вёдрами, баграми,
Так, налегке.
А мы горим, но не сгораем
В особняке.

Безумный Гауди, завидуй,
Вертись в гробу,
Когда босой к народу выйду
Через трубу

И покажу архитектуры
Своей размах.
Скажу: мы люди лишь де-юре,
Де-факто — прах.

И нам давно уже не страшен
Ни серый волк,
Из танковых глядящий башен,
Ни «Солнцепёк».

Нам до звезды, как саламандрам
И купине,
Что от подвала до мансарды
Весь дом в огне.

И веером с горящей крыши
На крыши к вам
Стихия огненная брызжет
Густой напалм.

Встают дымы над горизонтом
И так стоят.
«Сдам крематорий. Восемь комнат,
Рояль, бильярд».


Призрак
На «Голландце», летящем во мраке,
Чудо-скрипки на юте поют,
Их слыхать на носу и на баке,
Где ты едешь в одной из кают.

Возвратившись под утро из бара,
Видишь — койка твоя занята,
И бредёшь, как ведомый радаром,
В кубрик слева, где твёрже места.

На «Голландце» — запрет на скандалы
И вопросы «зачем?», «почему?».
Ты и сам был железнейшим малым
И соседей сдвигал на корму.

Но не то чтоб по злой чьей-то воле
Или окрику: «Лево руля!» —
А по внутренней музыке, что ли,
Мы смещаемся в хвост корабля —

Где в ночном колпаке и пижаме,
Улизнув от домашних и слуг,
Концертируем перед мышами,
Что бегут из кладовок на звук.

Под ветрами и брызг веерами
Альт свой в раже смычком распилить
И, согласно концертной программе, —
Вспомнить всё! И подробно забыть.


Гость
Ты куда без шапки,
Дурень, подался?
Руки словно лапки
У того гуся.

Знаешь слово «вьюжит»?
То же, что «метёт».
Гололёд к тому же.
Знаешь гололёд?

Ты, видать, не местный,
Пришлый человек,
Подберём невесту,
Пустим на ночлег.

А скроишь гримасу,
Снова отберём.
(Знаешь слово «мясо»?)
Воевать пошлём.


* * *
Та же дева в том же телефоне,
Тот же я на том же лет на склоне.
Взгляд мой укоризненно-игрив.
Как же им не холодно в капроне?
Не понять. А что вообще ты понял,
Пятернёю взрыв немало грив?

Голубицы, горлицы, орлицы —
В общее пятно слились все лица,
И тому пятну под пятьдесят.
Знай скрипят, как в бане половицы,
Те не те и в этих не влюбиться,
Не люблю молочных поросят.

Не затеять флирта без пол-литра,
Вылить бы обратно всё, что влито,
Накрепко зашиться с юных лет,
В нужную шагнуть из ста калиток,
Выменять Ассоль за сто лолиток
И вдвоём уплыть к другой земле.

Ничего ни в чём не понимаю.
Сам дерусь и сам же разнимаю:
Есть здесь что-то стоящее драк?
И покуда пауза немая,
Выпавшую челюсть поднимаю
И веду соперника в кабак.


* * *
Кто там? Никого. Так бывало не раз.
К глазку прижимаешь слезящийся глаз —
Пустынная лестница синего цвета
Не знает и знать не желает ответа.

«Кто там?» — откликается глухо подъезд,
Чьи стены — эрзац обступивших небес.
Закуски истлели, куверты в пыли.
Вы в прятки играли, тебя не нашли.

Кто там? Извиняюсь, а где это «там»?
Аквариум за борт швырнул капитан,
И он раскололся безмолвно о дно.
Кто там? Никого, только эхо одно.


Ничто человеческое
Сырая насыпь с поездами
И через лес тропинка к ней.
Валет крестей по шпалам к даме
Идёт, естественно, виней.

Небрежно сброшенные в «бито»,
Они встречались здесь, вдали,
Свалились словно бы с орбиты
Для них тузы и короли.

Шустрее шустрого шестёрки,
Куда проворнее тузов,
В спам сиганули, как тетёрки,
И спят под лампой без трусов.

Не путать со вторым рожденьем
И жизнью с чистого листа
Парадоксальное сближенье
Столь разных пики и креста.

В них нутряные ультразвуки
Кричат: «Полцарства на кону!
А ну, мол, суки, ноги в руки
И марш обратно, на войну!»

Под козырёк берут и разом
Осуществляют разворот,
Типичен прерванный оргазм
Для многоразовых колод.

В каком столкнутся вновь сюжете,
Не угадаешь, хоть убей,
Жасмин, засушенный в планшете,
В кудрях запутанный репей.


* * *
Всё за чистую монету,
А монета не чиста —
Смерти нету, жизни нету,
Нету, нету ни черта.

Кто-то с горочки спустился,
Кто-то топчется ещё,
Поплевал, перекрестился
Через левое плечо.

Ждёт с цветами под часами
Безнадёжно, но не зря,
Между нами, мертвецами,
По секрету говоря.