Reynaldo García Blanco

Рейнальдо Гарсия Бланко родился в городе Венегасе на Кубе в 1962 году. Поэт, автор программ для радио, координатор литературного семинара. Автор книг «Очень длинный панегирик» (1990), «Тексты, восхваляющие невесту и страну» (1991), «(Не)верные предостережения послушать “Жар-птицу” Стравинского» (1992), «Белые собаки рассвета» (1994), «Опустите паруса» (1994), «Реверс фотографии и досье» (2000), «Страна слоёного теста» (2004), «Поля вооружённой красоты» (2007), «Национальная усталость» (2019). Представленные в публикации переводы — из книги «Виниловая пластинка c русскими песнями, которые можно слушать на английском и наоборот» (2016). За эту книгу Бланко получил одну из самых престижных премий в области латиноамериканской литературы — Casa de las Américas.
Стихи Бланко существуют между прошлым и настоящим, сталкивая в парадоксальных ситуациях собаку Лайку, Троцкого, Рильке, Леннона, Маркса, Рембо, Цветаеву, Евтушенко и других исторических личностей, ставших персонажами массовой культуры. Книга состоит из двух частей: сторона А и сторона Б. Каждая предваряется эпиграфом и заканчивается стихотворениями с зеркальными названиями. Сторона А — текстом «Русская песня для прослушивания на английском языке», а сторона Б — «Песней на английском, чтобы слушать на русском». Можно сказать, что «Виниловая пластинка c русскими песнями, которые можно слушать на английском и наоборот» — это развёрнутая метафора Кубы, за которую весь XX век боролись русские и американцы, а она впитала обе культуры и осталась Островом Свободы со всей сложностью и противоречивостью кубинской идентичности. Творчество Рейнальдо Гарсиа Бланко — сложное и многослойное переплетение культурных кодов, исторических аллюзий и личных переживаний. Бланко мастерски использует интертекстуальность, вплетая в свои тексты цитаты, аллюзии и реминисценции из русской и англоязычной литературы и культуры. Его стихи, пронизанные духом эклектики, создают поэтический мир, где переплетается прошлое и настоящее, а исторические персонажи становятся частью современной кубинской реальности.
На русский переводится впервые.


Фрида Кало и Лев Троцкий пьют текилу под мексиканским небом

___________Хосе Акилессу

Отец говорил: бойся официантов, которые болтают без умолку,
но давай им на чай.
За этим столом, — говорит один, — сидели Карлос Гардель и Фрэнк Синатра.
Я знаю, что это брехня.
Это было в Нью-Йорке в тысяча девятьсот тридцать четвёртом.

А сейчас мы далеки от Бога
и близки к Октавио Пасу,
рядом с США, в том баре в Тихуане,
где с купола церкви падает вниз горчица,
а опиумный дым поднимается вверх с земли.

Автомат музыкальный перестаёт играть нам,
чтобы представить дежурную диву.

И я смотрю направо
и вижу их, двух кентавров,
пьющих текилу
и полных революционного пыла.

Виктория — делаю им знак рукой.
И они отвечают мне.
Они как семья,
мои товарищи,
Фрида Кало и Лев Троцкий
под небом Мексики, и я с ними.


Евтушенко, и́дут снéги
А из этого окна мы не видим Ленина.
Ребята пришли с бутылками,
полными блюза.
Утром
презренные пророки пессимизма
искали, где приземлиться в этом городе.
Недостаточно было читать Горация,
Есенина, Маяковского или старика Фёдорова.

Забудь о сроках и упрёках —
сочиняй для ветра.
Ты прекрасно знаешь это, Евгений,
Евгений Евтушенко, чьи снéги и́дут,
а нам суждено погибнуть на поле битвы.


Вот как я кладу на стол книги Мишо

Продавцы книг с Эль-Сокало знают их не понаслышке:
Если выжать, — говорит мне самый мудрый, — вытечет ЛСД.
Я так и подозревал.
Я кладу их одну за другой в свой монашеский багаж трапписта.
Так они едут рядом с фонариком и защищены спальным ковриком.
Возможно, путешествие — это не обман.


Ленин и Ленон

Мы живём под знаком Ленина,
заявил Жерар Вальтер.
А мы живём под знаком Джона Леннона,
сказал мой папаша,
когда у двери в «Дакоту»
мы оставили букет мирта
и охранник, похожий на сержанта Пеппера,
лениво смёл остатки дня
и ушёл с зарплатой в пару баксов
в соседний кинотеатр,
где показывают фильмы шестидесятых годов.


В чайном доме «Виридиана»

На столе красного дерева под девятнадцатый век
нацарапано ножиком:
Si sedes non is Si non sedes is
И палиндром теряется под сахарницей
в кипении воды и бергамота,
в этом аромате далёкого Востока.
Девушки в беретах и очках,
среднее меж шлюхами и школьницами,
кажется, переводят:
если ты сядешь, не уйдёшь, если ты не сядешь, уйдёшь.
Вот почему я прихожу сюда вечерами
взглянуть, как проходит жизнь
перед чашкой чая.


Та великая шлегельянская скромность, которая нас окружает

На входе в класс философии
у нас отобрали винтовку
и желание спорить.
Я чувствовал себя рядовым,
как любой Аристотель,
которому осталось три для до оплаты учёбы.
Потом я вспомнил Будду,
и что плотники придают форму дереву,
и что лучники придают форму стреле,
и что мудрецы, вернее, простые солдаты
должны придавать форму самим себе.
Por favor, верните мне винтовку.


Вчера мы пели Yesterday

Вчера мы пели Yesterday
Сегодня мы собрались, чтобы вспомнить
чай «Золотой цветок»,
болгарский лук
и политическое солнце, с заходом которого мы прощаемся со столетием.

Вчера мы пели Yesterday,
заглядывали в самую суть вещей,
и прекраснодушный протест падал к нашим ногам,
словно кислотный дождь,
словно одноразовая трансгенная манна.
Вчера мы пели Yesterday
и продолжаем петь,
продолжаем.


Русская песня для прослушивания на английском языке

Если по случайному историческому совпадению,
не предугаданному Карлом Марксом или Антонио Грамши,
американцы захватят Кубу,
я пойду в ближайший Ten-Cent, чтобы купить
сто метров белой ткани,
сто метров синей ткани,
сто метров красной ткани
и в домике дяди Сэма
сделаю сотни флажков,
чтобы повесить на двери каждого «Макдональдса».
Если по случайному историческому совпадению,
не предуганному Чарли Марксом или Тони Грамши,
этих маленьких флажков будет маловато,
я вернусь в ближайший Ten-Cent
купить ещё сто метров белой ткани,
сто метров синей ткани,
сто метров красной ткани.
Зенкью.


У нас нет цыган

Но у нас есть Вирхилио и три Хосе.
Мост, построенный из самана и крови.
Колесо обозрения, застывшее между водой и тишиной.
Грязное праздничное море.
Одна цитра на случай возвращения варваров.
Два блюда на столе: одно для Орасио, другое для Талиты. Цыгане?
Нет, у нас нет цыган. Мы бы хотели. Но нет.


Маленькие женщины на берегу моря

Такого не видели ни Гоген, ни Пикассо, ни Шагал. У на них цветочные платья. Шляпы. Дикие мадригалы в волосах. А они на южном побережье. На камнях. На пляже.
О, это громкое жёлтое утро, что тает и возникает вновь. Этот берег, маяк, песчаник, что приходит и уходит.
В них вся полнота жизни. Они Письмо года, Альфа и Омега. Маленькие женщины на берегу моря в Мансанильо, на юге. Лежащие до горизонта, они вырастают, спорят о красоте. Красота женщин на берегу моря, в честь которых назван остров и его великолепие.


Вальтер Беньямин, философ, покупает безумную птицу Уолтера Бенджамина

Вот он, маленький немецкий буржуа. Всё это от матери, что рассказывала ему сказки о ведьмах и сокровищах. Они едут по улице с односторонним движением. За стеклом всегда есть похотливый Бодлер, который то тянет в кино, то предлагает конфетку. Счастливый кролик Освальд поспешно проходит мимо, но мальчик Вальтер не тянется за шоколадом, а идёт за птицей, сумасшедшей птицей своего тёзки Уолтера.


Когда гестапо сожгло библиотеку Лу Саломе

Говорят, не было дыма
и слова улетели в небо,
словно вольные синие птицы.
Когда гестапо в городе Гёттингене
сжигало библиотеку Лу Андреас-Саломе.
Только мужчина
вышел из тени.
Его звали Райнер Мария Рильке.
Я нарисовал лилию против света.
Воздушная лилия
для Лу Андреас-Саломе.


Кофейный церемониал

В Coffee Candy не поговорить. Продавцы ножей и солнечных очков продают лишь усталость. Давай рванём в Ла-Терезину. Там хоть есть что-то, кроме дыма от обжарщиков кофе, считающих себя бразильцами. А сюда после четырёх заваливаются белые воротнички и русские, воняющие бунтующими казаками. Уже после Café Pessoa, сидя в такси или в клубах дыма на тротуаре у тополей, мы будем вспоминать, что у нас нет железных желудков, да мы и не ученики драконов, чтобы пить огненную воду. И мы будем говорить обо всём: об американцах, о старых фильмах, о Пауло Коэльо, что продаёт свои книги лучше, чем пишет, о сиськах девушки из местного зоомагазина или о достоинствах имбиря. А сейчас медленно, как Дилан Томас, мы заканчиваем кофейный церемониал, чтобы вернуться на родину алкоголя. Завтра будет суббота, завтра отдыхают даже святые.


Пиво. Бар Эмельяно

Август падает с лезвия в пену дня и то, что осталось с ночи. Друзья детства пропали, а растрёпанные женщины превратились в шёпот. Долгая музыка похожа на шрамы, и сейчас самое время провести опись счастья. Речка, сестра, что скачет так громко. Аэропорт и огненный цветок, превращённый в открытку. Сейчас пёс смерти лает, и тишина звучит продолжительным аккордом. Это не бар Тихуаны и не чешский трактир, где Роке Далтон готовился к воскрешению. Это бар Эмилиано, и скоро сюда заглянут туристы. За пределами Сахары песок ударяет в стекло. Над пеной порхает воздушная бабочка. Кто выпьет за такой способ ухватиться за жизнь? Август. Изгибом луны человек, пьющий только пиво, перерезает себе вены и не истекает кровью.


Голубой всадник

Алексей фон Явленский,
один из синей четвёрки,
сидит за столом с Кандинским, Клее, Фейнингером
у бутылки напитка, чьё название позабыто.
Разговоры о порезе на ухе Ван Гога,
о маленьких абстрактных пейзажах
и о том, как писать песни без слов.
Но больше всего — об артрите,
проклятом артрите, отсекающем кисти,
отсекающем цвет и желания.


Антонио, Антонио, они украли муравьеда!

Дорогой поэт, в этом зоопарке у нас больше ничего нет. Выражение морды слона украдено, дверные петли в клетке с медведями сняты. Увы, Сиснерос! Мы так хотели завести муравьеда, и сегодня на рассвете мы узнали новости. Можешь представить себе страну без этой зверюшки? Сейчас придут красные муравьи апатии, чтобы съесть нас за лень и игнорирование протокола наблюдения в нашем провинциальном зоопарке.
Увы, Антонио, увы, Сиснерос, ты ничего не знаешь!


Лучше умереть от водки, чем умереть от скуки

___________Марино Уилсон Джей

Теперь, когда французы ушли со своим вином из Шаранты и Арманьяка. Теперь, когда шотландцы ушли со своими мешками ячменя и бутылками виски. Теперь, когда Фрида и сумасшедший русский ушли со своей текилой, пойдём за апельсинами и помолимся «Отче наш» святому Педро Смирнову. Пойдём за красным вермутом. Пойдём за писко. Аллилуйя. Лучше умереть от водки, чем от скуки.


Песня на английском, чтобы слушать на русском

В день, когда пришельцы спасли собаку Лайку,
мой отец был очень счастлив.
Он держал меня за руку
и во дворе рассказывал мне,
как выглядело небо в ноябре 1957 года.
С тех пор
у всех наших собак были русские имена:
Москва, Машенька, Спутник, Маяковский, Евтушенко,
Горбачёв.
Но погляди,
у нас никогда не хватало смелости назвать
одну из наших
собак Лайкой.
Моему отцу разрывало сердце от мысли,
что она весила менее шести килограммов
и была не выше тридцати пяти сантиметров.
Говорят, у Лайки был тихий характер и быстрый ум.
Говорят, она умерла от жары и паники.
И это, это мой отец так и не простил ни Богу,
ни Никите Хрущёву.
Спасива.

Перевод с испанского Юлии Крыловой