*  *  *
яблоко-топаз из рук упало
и покатилось в вечный парк
и мне туда нельзя —
я за оградой
и жгу зачем-то листья

отчего забор здесь? —
кричу я сквозь отверстья
не отвечают мне
хоть вижу я
туман и очертанья

у каждого в руках по топору
заточенному остро —
беспрекословно
падают деревья
а я внимательно смотрю

яблоко мерцая катится так просто
и легко минуя вязкий мох
ныряет под застывшие болотца
луна пришла —
и стало страшно

постигаю
забора каменность и
неприкасаемость
лесорубы в робах
меня уже не узнают

все эти стены
и яблок дрожь в глазах —
вечны и не под силу мне
между слов был тихий лес
и я на острие металла


*  *  *
берег вспоминал — о том, что было до того,
и ласково на холмы смотрел,
где трепыхалось белое бельё,
постиранное неизвестными.

с призрака деревянного понтона прыгали купальщики,
здесь лето было вечным,
и деревья скидывали кожу,
перед солнцем обнажаясь.

что было здесь до лодок и трамваев?
не разобрать, кто в них, —
такое разное у всех дыханье,
отрекающиеся лица и отдельное окно.

здесь дули в землю горны деревянные однажды,
и молчанье тех, кто был в начале,
было их силой и обетом —
земля их охраняла.

пожары в жарком январе или поджоги?
ты идёшь на почту —
но ни почты, ни письма в руке, ни друга,
буглятся руины на земле, но не остывают.

земли обет,
земля обетованная,
костенеют те, кого ты знал,
не с каждою минутой, а значительно быстрее,
их потери — веют на холме, и горка черепков.

кто останется? зачем?
протяни
кусочек своей кожи иному опалённому,
возврати окно и возвращайся
на поиски несуществующей земли.


*  *  *
звени ключами сильнее малыш
здесь ничего не видно
чтобы из котельной на третий этаж
дошёл поэт

опираясь на неземные перила
а двери выплёвывают летнюю пыль
стены вкрадчивы и лучи освещают
перед дверью место

здесь могла быть я
но ключи беспомощны
мы были здесь — таксисты токари электрики
люди из котельной
высокая дверь
я на ней написала —
я здесь

мы должны были уйти

звени ключами сильнее малыш
ты один
ты будешь один
это важная музыка

дыра где-то посередине нёба
парусина и с опозданием штопка
гвозди на ступенях и во рту
почему сюда так сложно прийти?

двор-колодец по памяти

почему говорят что сегодня вряд ли возможно
такое
кто ты?

чем зарабатываешь на жизнь? —
прячусь за звоном ключей
прочь несу на руках вашего малыша


*  *  *
Странное место — автобус забирается еле-еле,
не дыша, проезжает обрывы и осевшие кресты;
выше, выше — тут уже не памятники, так —
в пластике фотографии
и в горизонтальной небесности иногда силуэты птиц.

Тошноты трели, протянутая рука —
в ней таблетка.
Рассасывать! Тебе не надо сейчас пить.
Ползти. На святую то ли гору, то ли холм —
там прохладная глубокая пещера,
там в развевающихся лентах дерево
и сероватый монастырь.

Над горою — солнце, в глазах — слёзы:
на ветру кто-то задул свечу и перец обронил.
Я стою поблизости в полузабытой тени,
дерево вздыхает, хлещет
голубыми и красными лентами,
иногда синими.

Плохо видно — то ли солнце на горе, то ли туман:
их тридцать. Мне немного больше, чем сорок,
они не знают, они моложе меня,
улыбаются для чёрно-белой вечности,
куртки непродуваемые — для походов,
палки — для опоры,
я уже давно горюю о двоих из них.

Место странное — в пещере прямо за порогом
озеро неземное песню всем поёт,
ищет путь свой по холму источник,
в ранних сумерках я по бревну бреду через него,
падаю, и не протянута рука.
Не больно — на дне песчинок перешёпот,
камни милосердны и круглы.

Место странное,
гора ли, не гора,
холм, дерево, пещера, монастырь, ручей.
Всех птиц тут птицелов поймал, и
тридцать человек однажды были здесь,
с этими людьми была и я.

лесной порядок

в чаще чисто чисто в чаще
кто здесь прибирает впотьмах
здесь не должно быть ни тепло ни чисто
здесь должно быть по-другому
а я продираюсь
сквозь хвойные витражи
миражи рождества и детства
не долетят сюда из других чащ
тут всё по старому по-иному
муравьи в коричневых хитонах — иноки
собрались смотреть как умер один из них
молчание у стоп пальцев ног и пяток
простите кареглазые простите
я никогда не узнаю глаз ваших