Из новой книги стихов


* * *
И танки — в Будапешт, и Филомела — в рощу
и Мандельштам — на снег, чуть розовый слегка…
Зачем я пил вино, зачем я шёл на площадь
и снился на века?

Да разве я мудак, сошедший с пьедестала
отдавший тишину и золото Харит
за глянцевую муть, которую листала
Отечества рука, тяжёлая на вид?

О, нет, я не такой! Пожалуйста, учтите
подземного огня предчувствуя ожог
что Бродский — мне родня, и Юрьев — мой учитель
и Бородин — братан, и Звягинцев — дружок…

Филолог

Ты впрыгнул в мир, не зная ни стихов
ни символов, ни знаков, ни названий
и сто земных заводов и садов
воскресли из твоих воспоминаний

А поднял ты под небо на руках
завод и сад и взвесил, что тяжеле?
Один бездельник, но всегда в цветах
другой — урод, зато всегда при деле

Так и стоишь, хоть стал уже седым
хоть разрешил все юности вопросы
Одной рукой — пускаешь чёрный дым
другой рукой — разбрасываешь розы


Есть ночи

Есть ночи, когда невозможно любить
и звёзды закрыты для глаз
а лунного золота тонкая нить
порвётся сегодня, сейчас

Как будто бы он — умирающий Блок
в постели своей жестяной
Как будто бы в сердце колотится Бог
и дьявол храпит за стеной

Как будто бы Крым — Полякова душа
а тело его — Ленинград
Как будто бы прожил он жизнь, не дыша
и выплакал Время и Ад


Что листва говорит

Что листва говорит об Иране?
Ничего, никому, никогда!
Только видно, что осенью ранней
собираются листья в стада

Только видно уже, но не слышно
ни коров, ни овец, ни волков…
Как же вышло так, как же так вышло
что я к смерти своей не готов?

Я хотел бы пожить в Тегеране
и в Джанкое портвейна попить…
Как же вышло, что осенью ранней
не приходится заново быть?

О, листва, понемногу чужая
превращайся в большой Тегеран
чтобы выгрыз я слово до края
бессловесным бессмертием пьян!

Судак

О Город, какое мне дело
до зноя, до панцирной кладки
до слепорождённого тела
до снов его тёмных и сладких?

Что Генуи-мамы наследство
печатка и титул холёный?
Моё не картавило детство
под радугой сей похоронной

Что привкус солёной разлуки
и смерть в незнакомой одежде?
Они не погладят мне руки
и не приласкают, как прежде

Ведь я ненамного вольнее
стою перед их мертвецами…
А всё же Судак не сильнее
чем в детстве боялись мы с вами!

Случай на производстве

_______…леденцовые капли дождя
_______на коленках одной комсомолки
_______я страницею Маркса вчера промокнул —
_______я комсорг! я обязан так делать!

Я знаю, некоторые сомневаются
но ведь даже у нас
на Симферопольской фабрике молитвенных приборов
бывали показательные случаи
просветления

Вот, например, вчера
в кабинет первого прораба по перестройке
где проходил сэссин партийного актива
явилась комсомолка Светлана Майтхунова

на ней каким-то чудом ничего не было
кроме красной косынки
красных трусиков
и красных чулок —

несколько пролетариев сразу же
полностью и окончательно
освободились

«Наверное, Светлана — святая:
огонь её красных тряпочек
моментально сжигает дурную карму!» —
говорили потом в курилке

А что тут говорить?
Освобождённый труд прекрасен
И Светлана прекрасна
Будда был прав
И Маркс тоже

Но только мы —
советские юнгианцы —
знаем подлинную цену индивидуации

Сколько пота, крови и слёз
стоит борьба за освобождение
как всего человечества
так и каждого отдельного человека

На этом я заканчиваю, товарищи
Собрание объявляю закрытым
За работу! К станкам!

Никому

I
Ног загорелых больше не будет
Лучше бы ты плясала на блюде
Лучше бы снега живая малость
сверху пришла и внизу осталась

Лучше бы зайчиком в чистом поле
слово прижалось к Маше и Коле
Лучше бы Сид с головой сатира
взмыл над столом посредине пира

Лучше бы всё что угодно, только
Миша в могиле, а я в Крыму
Маша, и Сид, и Звягинцев Колька
снятся, невидимы никому

II
Вот если бы я мог услышать чудо-пенье
маслин, и слив, и яблок, и хлебов
каким бы мне предстало мирозданье
без человеческих немузыкальных слов
Вот если бы я мог навеки заглядеться
в глаза кота, я понял бы на миг

что сердце бьётся, дорогое сердце
больней и ближе, чем тринадцать книг
Вот если бы рука моя живая
вдруг назвалась во сне Еленой Шварц —
о, как бы я писал, не понимая!..

Не знать себя

Хотел бы я себя узнать
себя поцеловать
себя, как мать, к груди прижать
себя в слезах обнять

Но я собой недостижим
как пар, неуловим
чужой себе, другой другим —
поющий песни дым!

* * *
Чайник заварочный с ситечком —
как мне тебя не любить?
Ласточка, милая птичечка —
кем мне тебя заменить?..


Луна медицинская

_______Это кто надо мной просветлится
_______светлой болью блеснёт? —
_______Это белой богини больницы
_______сердобольный Эрот!

Молодая Луна-медсестра
обнимала меня до утра
мне на душу всем телом светила
от слепой темноты излечила

Твой халатик, Луна, беловат —
я его поцелую, как брат
озарённый сестрой дорогою…

Что же будет за это со мною?

Маленький

Кинокефалик маленький
с собачьей головой
давай поскачем в валенках
по горке ледяной

Давай помчимся, маленький
куда-нибудь туда
где есть цветочек аленький
и синяя звезда

Где всё такое русское
что, кажется, пора
на это небо тусклое —
тирим-парам-парам!


* * *
Песнь мою молодую схватили дурные люди
в женские ноги впихнули птиц белоснежных
«Дур-дур, дыр-дыр», — издевались, и я заплакал
горьким вином заплакал, не так, как прежде

О, не так, как прежде, я выл и метался, бедный
головой о стенку тук-тук, что не вижу Бога
Но всходила Луна над Салгиром… Юноша бледный
на мосту открывал портвейн и пил, как из рога

Вокзал

_______Александру Барбуху

Над нами Господь шевельнулся
качнулся последний вагон
и снова послышался сердцу
осенней листвы перезвон
Легко подсоветское детство
и юность не знает стыда
а осенью все уезжают —
куда уезжают, куда?
Звездою вокзал озарился
и понял я в страшной судьбе
что нам никуда не уехать —
ни мне, ни ему, ни тебе
Вообще никуда, понимаешь?
Вообще никуда, никогда!
Подземный вокруг Симферополь
подземная светит звезда

И создал Бог

_______Бог проявил чудеса доброты —
_______так на земле появились коты!

И создал Бог своих котов
таких своих, таких родных
что восхвалить — не хватит слов
что вся вселенная — за них
и солнце, и луна, и звёзды
и разные другие звёзды
что человек в бреду затих
открыл глаза и видит Бога
с котёнком детства на руках
и вот он встал с постели, ах! —
и у него здоровья много


Рождение поэзии

Кот проповедует мурлыканьем своим
а я глотаю сигаретный дым
и слушаю, какие же мы двое
какие ж мы с котом моим родным!

Кот мурлычет:

— От зари до зари
наблюдаются фонари

Всё горят и горят
ни о чём не говорят

Сатуновский, Сатуновский —
ни о чём не говорят…

По счёту нищеты

Ни сверху облака бескровного
ни свиста русского окрест
ни таракана тошнотворного
ни Ялты — города невест

Мне даже слова не достанется
родного слова моего!
Но что-то тянется и тянется —
и нет светлее ничего…

Свинка

Вдруг понял я среди свиней звучащих
что жизнь моя — не просто жизнь моя
что надо бредить и смелей, и чаще —
на грани бытия

больным ребёнком, заплутавшим в чаще
сатиром у иссохшего ручья
я бормотал, не зная, что со мною

я весь горел, но Свинка сквозь огонь
мне слово положила на ладонь
тяжёлое, как яблоко земное

2001

«Если захочешь, ты можешь вернуться
_______сюда стихами…» —
_______сказала мне Эвридика
в полный Луною тёплой апрельский вечер
_______в Симферополе тихо плывущем
_______одиннадцать лет назад…

(здесь должна была быть обрисовка южной горбатой улицы
подсинённых Луною домов, тёмно-светло-зелёной звезды
чуть пониже вершины платана, что растёт перед входом в аид —
ну и далее так — Симферополь, Петровская балка —
одиннадцать лет назад: обрисовки, конечно, не будет)

Я
подниму с асфальта
_______кругло-плоский кусочек металла —
небольшую чешуйку времени
_______с профилем Ленина или Калигулы
Я
прикрою Луну монеткой
_______— Сделай, монетка, так
_______чтобы стал я беднее-богаче
на возвращенье оттуда
куда я впервые вернулся
одиннадцать лет спустя
_______лунно-тёплым апрельским вечером
_______на Бумажных Крыльях стиха…

Одиннадцать лет назад
Эвридика меня спросила:
«Что в аиде от нас остаётся?
как ты снова узнаешь меня?»
Теперь мне легко ответить
— А что от стихов остаётся?
_______например, от этих? Всё то же —
_______призрак, привкус, призвук и звук!