*  *  *
На глазах пелена, на ногах белый мох,
захлебнуться хотел, захлебнуться не смог,

пелена на глазах, ну и что, может быть,
я смогу наверстать: захлебнуться, забыть.

Нарисуй лабиринт синей ручкой простой,
закопай, и забудь, и оставь под землёй.

Что земля принимает всерьёз?
То, что я только что произнёс.


*  *  *
Заговорю, умолкну
на языке шершавом.
Я, мои тень-и-тело
как-то куда-то где-то
были и будут долго
справа-налево-справа.

Вот оно, улетело?
Вот оно — улетало.

Я повторяю буквы
строгого алфавита:
что-то Тебя как будто
крови Твоей разлито
озеро, не простое,
с горлицей на прицеле.

Радостно невозможно
страшно в пернатом теле.

Саше

В голубой темноте (темнота голуба!)
мне достаточно глаз
разглядеть дорогое лицо.
Потеряю глаза и продолжу смотреть
на ресниц муравьиную тень.


*  *  *
Замри, мой хорёк, великан, лучший друг,
Беда нас застала врасплох.
«А знаешь, а помнишь?..»
Я знаю, что вдох
Немыслим в такую грозу.

Песчаную пыль прибивает к земле,
Мы смотрим, а листья — горят.
Ты замер и вспыхнул в моей голове,
Мой гриб, великан, шелкопряд.


*  *  *
Меня увидел и окликнул человек,
я радуюсь, как будто это снег,
как будто я у господа один.

Живые по следам моим идут,
им кажется, со мной они умрут
счастливыми, бессмертными детьми.


*  *  *
Голоса лишённое письмо —
то же, что отсутствие родства,
синее, но чёрное лицо,
на лице присутствуют глаза.

В воздухе тяжёлом и густом
что-то между криком и костром.
Или это первая гроза,
или открываются глаза.


*  *  *
Кажется, я умер неспроста.
Какими я ещё путями смог бы
вернуться в жители земли Москва
к живым и мёртвым?

Падает кремлёвская звезда,
бешено уставились глаза,
бог меня убил (потом — весна!),
выдохнул и вздрогнул.