«Голоса в голове» — точное и тонкое название. Кроме отсылки к безумию как таковому и к священному безумию поэта, оно объясняет многообразие лирических я (ты, она), появляющихся (проявляющихся) в текстах, и невозможность точно определить, назвать их. Кто этот лирический герой, который, как мы знаем из классического литературоведения, не совпадает с биографическим автором? Мы встречаемся и со всевидящим рассказчиком, находящимся над тканью стихотворения («Вот погляди — где заворачивается листок / дремлет гусеница (пульсирующий висок, / тонкие веки и приоткрытый рот), / спит, живёт»), и с маленькой девочкой («Митя? Алёша? Серёжа? Валера? / я целовала его за верандой / папа его был пожарным а мама / ровно его забирала в шесть тридцать»), и со зрелой женщиной (или жизнью?) («она легко поёт и ничего не плачет / я чувствую рассвет и прямо у дверей / рожаю первый луч он девочка и мальчик / <…> и пахнет молоком и снегом и ко мне / подходит жизнь и мы / похожи / мы / похожи»), и с некой сущностью, дробящейся и меняющейся, не могущей застыть в одной форме — как тут не вспомнить Протея («мы сохраняйте свою пустоту / я тишину сохранили свою / вы до сих пор тонконого стою / он тонкоруко ветвями расту»). У всех этих условных я есть общий знаменатель, объединяющее начало: они одновременно есть, но как бы и отсутствуют, растворяются в свете, воде, воздухе, шелесте листвы и звонкой перекличке птиц, они различны и в то же время родственны. И название сборника даёт нам разгадку этих сходств и несовпадений: все эти сущности — голоса. Они разные, но звучат в одной голове — и потому похожи.

Сборник продолжает характерную для Нади Делаланд онтологическую линию: бытие здесь и сейчас — не единственная реальность. Автор пребывает в уверенности существования других измерений и пластов действительности, отсюда и нетерпеливое, сходное с детским любопытством, ожидание смерти, которое в этих координатах не конец — но начало нового путешествия, и религиозность без догматизма, и возможность прямого разговора с божественными сущностями.

Однако вера в, знание о и даже бытование в надмирных сферах не изымают из стихотворений Нади Делаланд черты окружающей действительности. Они отмечены печатью времени, прочитав: «от посмотри приходит коронавирус / чтобы всё изменилось да обнулилось / пушкины в добровольной весенней ссылке / пишут бессмертное вешают в небе ссылки» или «зум за разум заходит по ссылке женой декабря / и вторая волна нецунами мне снится прозрачно» — никто не усомнится во времени написания этих строк. В сборнике можно найти дворника в наушниках, девушку, нетерпеливо обновляющую мессенджер, такие слова, как «газлайтинг» и «шеймить» (использованные с уместной иронией), есть там и Яндекс-Дзен с гугловато задумавшейся Алисой. В этом видится пушкинская свобода и всеядность (не зря он машет нам рукой из цитаты), все слова — новые ли, старые, успевшие войти в словарь или нет, — годятся для поэтического текста. Такая всеядность не умаляет поэзию, напротив, гений автора преобразует обыденность, позволяет обычным вещам приобрести идеальное измерение.

Надю Делаланд не сковывает приверженность к какому-либо формальному способу оформления стихотворений. Некоторые из них наделены полным набором грамматических признаков: строки начинаются с заглавной буквы, знаки препинания стоят там, где им положено, выделены строфы. Их мало, но они есть. Чаще можно увидеть стихотворения, в которых все эти черты отсутствуют. Это, с одной стороны, примета времени: современная поэзия позволяет существовать всему многообразию форм поэтического. С другой стороны, поэтике, связанной с изменёнными состояниями сознания (она не просто характерна для Нади Делаланд, но, скорее, сознательно формируется ею), органично присущ аграмматизм и стремление к языковой игре, умножение смыслов и порождение неологизмов через нарушение языковой нормы. Но есть и ещё одно соображение о форме: стихотворения эти записаны с голоса, голоса в голове так и звучат, без знаков препинания и заглавных букв. Поэтому их так интересно слушать/смотреть в авторском исполнении, и когда на словах «мне столько» («мне ещё девять восемь семь / шесть пять одна рука / мне столько а теперь скажи / словами а теперь / попробуй заново ожить / в сияющую зверь») Надя показывает рукой, сколько лет говорящему, стихотворение становится по-настоящему объёмным, вышагивает из плоскости листа.

Самое ценное свойство этого сборника — его способность вступить во взаимодействие с читателем. При этом контакте авторские голоса могут совпасть с читательскими, резонансно усилить их, и тогда читателю будет проще их услышать, проявить. Если же звуковые амплитуды не совпадут, то противоречие приведёт читателя к тому же результату — лучшему пониманию собственного голоса и взгляда.