Петрушкина не стало слишком внезапно. Дело не только в возрасте и казавшемся физическом благополучии автора. Дело даже не в значении созданных им институций и структур — от портала «Мегалит» до множества издательских проектов. Просто совсем недавно было иное время. Ковид и связанные с ним потери начались чуть позже, а события вовсе непредсказуемые — ещё позже. По причине такой внезапности говорить про ушедшего было особенно трудно. Но, может, теперь время настало.

Непосредственным поводом оказалась перечитанная заново Сашина книга.
В отличие от многих литературных жанров формат мемориально-критической статьи не предполагает интриги. Поэтому скажу в самом начале: «Стихотворения» кажутся мне лучшей прижизненной книгой Александра Петрушкина. Именно прижизненной. Среди читателей как-то дружно распространилось мнение, что «Стихотворения» вышли после внезапного и безвременного ухода Саши. Называли самые разные имена составителей. Прежде всего, конечно же, Наталью Петрушкину. Но нет. Она для Александра сделала невероятно много, однако книгу он составлял самостоятельно — по своему обыкновению. Об этом недвусмысленно говорит время издания: 2019 год. Уточним: почти финал года. А не стало поэта в феврале 2020-го. Да, повторим: непосредственно перед началом пандемии, изменившей мир, и незадолго до воспоследовавших далее катаклизмов.

Ещё одно важное обстоятельство: издание ни в коем случае не предполагалось финальным или подводящим окончательные итоги. Программным — очень возможно. Некоторыми символами промежуточного финиша, маркерами завершения этапов были чуть более ранние «Геометрия побега» (2015) и «Лазарет» (2016). В первый из этих сборников автор, весьма любивший эксперименты, включил все стихотворения, написанные в 2015 году. Второй был куда более тонким (в типографском смысле) и выверенным, но сути это не меняло: именно тогда кристаллизовался стократно отмеченный и плотно мифологизированный «уральский текст». Вернее, петрушкинский уральский текст. Об этом весьма личном варианте регионального, но очень серьёзного явления написано много и, что удивительно, написано крайне внятно. Так нечасто бывает.
Да, базовой причиной возникновения упомянутого феномена стала
внутренняя логика развития поэта, но внешние факторы, не менее важные, очень точно изложил Сергей Ивкин, названный брат Петрушкина: «…вокруг вовсю цвёл гипертекст УПШ, созданный Виталием Кальпиди, Вячеславом Дрожащим и примкнувшим к ним Андреем Санниковым, но Саше претила роль младшего с одной стороны и ограниченность территорией с другой, хотелось создать портал сразу во все желанные миры и времена». Ко времени создания собственной версии уральского поэтического языка Александр не претендовал на глобализацию мифа. По крайней мере — явным образом. Его публичные высказывания свидетельствовали об ином. Тут придётся, наверное, посетовать на дальнейшее обилие цитат, но правда же (и к счастью): творчество Петрушкина привлекало к себе внимание, а результаты исследовательских работ порой оказывались интереснейшими. Хотя, разумеется, запоздалыми — явление всегда предшествует анализу.

Очень показательный пример: в 2016 году вышла Антология Русской Озёрной поэтической школы. Там Петрушкин сформулировал ряд базовых принципов этой самой школы. Приведём их вместе с комментариями авторов вышедшей совсем недавно литературоведческой публикации:

Всё верно. И самонаблюдения поэта на тот момент, и выводы исследователей. Но именно на тот момент. С тех пор многое стало иным. Опасно, конечно, переходить на личности, однако делать вид, будто был незнаком с объектом рецензии, — куда глупее. Поэтому скажу о том, что видел. Во-первых, Саша изменился внешне. Не постарел (ни в коем случае!): постареть он не успел. Да и вообще смотрелся моложаво, даже когда болел или отпускал бороду. Просто долго-долго он напоминал актёра Анатолия Солоницына из фильма «Андрей Рублёв», а затем стал напоминать того же актёра в роли Достоевского. И ушёл в сорок семь, как Солоницын.

Многие заметили резко переменившуюся манеру высказываний Петрушкина в социальных сетях. В очень тёплом слове о поэте, приведённом в процитированном чуть выше мемориальном материале издания «Артикуляция», Андрей Санников пишет: «Слегка раздражала его фейсбучная богоискательская риторика». Санникова, Сашиного друга, единоверца и в массе вопросов единомышленника, риторика раздражала, а многих — бесила. Отфренживали даже, переставали общаться. И не одни лишь активные атеисты. Тем более риторика не была богоискательской напрямую. Были проповеди. Саша, что прежде было для него вовсе нехарактерно, писал в фейсбуке очевидные вещи, излагая их весьма настойчивым тоном. Тревожно было за дальнейшие стихи и страшновато открывать эту чёрную книгу с портретом. Тем более, как сформулировал Руслан Комадей всё в том же выпуске «Артикуляции», последние стихи Александра мы непременно станем воспринимать через «вспышки тревожных откровений и опоздавших предчувствий».

И тем не менее скажу снова: итоговая книга Петрушкина стала его лучшей книгой. Тут, кстати, существует дополнительный безрадостный момент — предыдущие свои сборники, а их насчитывают двенадцать (хотя есть лёгкие разночтения в подсчётах), Саша выкладывал в Сеть. Всегда — на родной портал «Мегалит», где хранились бесчисленные архивы актуальной русской литературы, иногда — ещё куда-то. Теперь «Мегалит» хронически недоступен, статус его неясен, а книга «Стихотворения», похоже, существует лишь в бумажном варианте. И тираж её, увы, вполне современный, необильный.

Поэтому далее стану вещать безопасно и своевольно; проверить меня трудно. Так вот: в размахе своём и тотальности охвата сборник не уступает фейсбучным статусам Александра последних лет. Но, к счастью, ни интонационно, ни на уровне посыла стихотворения не претендуют на вселенскую правоту. Да и на частную претендуют не особо. Просто человек говорит, о чём в обычной жизни не скажет. Вроде бы просто:

Текст как будто целиком укладывается в систему образов, сформированную Петрушкиным много ранее. Систему, где снегопад, штрихующий пространство, даёт проявиться в этом пространстве и в этом воздухе ранее пребывавшим тут насекомым, дымам и прочим важным сущностям. Где время проходит, не забывая о своих объектах, но растягивая и тем самым сберегая их. И даже лошади тут не случайны. Это очевидный диалог со стихами другого уральского поэта, Алексея Евстратова:

И всё-таки глобальный текст книги переменился. Оставил географические привязки, унял буйство дыхания. «Стихотворения» оказались едва ли не самой спокойной книгой Саши. Но это не спокойствие сна или смерти, хотя смерть и умирание упоминаются в сборнике куда чаще, чем Александр делал это ранее. Прежде об этих вещах напрямую он говорить не любил.

А структурой сновидений книга просто проникнута:

Длинное-длинное предложение, где каждая строчка есть прозрачный и перетекающий образ. И всё логично именно сновидческой логикой. Только это сон наоборот — сон, не отражающий бытие земное, а задающий его сразу в единстве, до категорий и за пределами категорий. В этом единстве делаются уже неважными цитатность и центонность, высокий и низкий штили, роды и жанры. Трагедия и ёрничество. Вообразим, к примеру, такое поигрывание репликами из старых кино- и анимационных фильмов:
— Живота или смерти проси?
— И того, и другого. И можно без хлеба.
Диво, но подобного рода абсурдистский диалог выглядел бы вполне уместным и естественным для читаемой нами книги. Разве что хлеб в ней почти не упоминается — в отличие от абсолютного большинства предыдущих сборников Петрушкина, где субстанция хлеба была неким связующим звеном, неотменимым произведением огня и воды. Теперь же связь стала более тотальной и более элементной. Посредники сделались ненужными. Всё живо, даже то, что умерло по определению:

Снежный крест кулича — казалось бы, сопряжение несопрягаемого. Воспроизвести это в дольнем мире нельзя, наверное, но вообразить иногда получается.


То есть возьмись я за безнадёжную и заведомо упрощающую всё попытку — сформулировать суть «Стихотворений» одной строкой, сказал бы, наверное, так: «Единство бытия в разнообразиях частностей». Оставив за пределами определения взаимоотсылки текстов, снежную просодию (противоположную просодии огненной из прошлых книг), сдвинувшийся характер мифологий… Но попытка единения, попытка на долю секунды, на длину звука высказать всеединство — главное, наверное, в итоговой (всё-таки) книге Александра Петрушкина.

«Петрушкин сшивал Урал через свои тексты» — так сказал Руслан Комадей в не раз упомянутой мемориальной публикации 2020 года. «Стихотворения» же сшили собой сущности гораздо более сложные и огромные. Даже в сравнении с Уралом огромные. Распадётся ли связь? Может, конечно. Но будем надеяться на лучший исход.