* * *

лечу в самолёте и думаю, что тебе понравился бы этот полёт —
тебе нравится летать, особенно если хорошенько выпить.
я был пьян несколько лет.
казалось, что находиться вместе с тобой — вершина.
и предел:
новая любовь не ведёт никуда.

наши отношения закончились.
тебя ждут великие дела.
я не пытаюсь утешать, я правда так думаю.
я уже пытался написать, пусть не о тебе, но и о тебе тоже:
«людям с такими глазами должно везти».
не повезло же однажды со мной.

терабайты облаков — столько же у меня было любви.
куда теперь её отнести?
так раньше города пестрели объявлениями:
«купим волосы. дорого».
твои я очень любил…
волосы — не зубы.
чувства — не волосы.
курица — не говядина.

и тут начали развозить обед.


* * *

плету себе кокон от
злых людей, злых зверей, дурного глаза.
не темница сырая, хранения камера:
ни крыла, ни бухла, только мгла.
червь, что воскресает!
червь, что восклицает:
вот такая я куколка!

и дольше века длился день.
и крылья сквозь лопатки пробивались больно,
ломая дома скорлупу.
вот такая я бабочка!
цветок без стебля!
не всё же в куколках сидеть.
Владимир Набоков,
где же вы?
мне срочно нужен новый дом.


* * *

в первый день лета стоит завести дневник,
личный или погоды:
ночь была длинная.
день выдался без осадков.
а я составляю списки:
написать этому, позвонить тому,
купить: кабачки и фарш.
небо ясное.
про счастье вслух не говорю.
фарш поженится с кабачками,
а мы с тобой нет.

и прольётся дождь.


* * *

там, за «Солнцем Москвы»,
вот-вот встанет настоящее солнце.
и пока этого не случилось,
ты здесь.
долго ли, коротко ли.
как бы я ни противился,
оно появится и злорадно подмигнёт.
странно, что чёртово колесо уподобили небесному телу.
а твоё вот-вот скроется за дверью.
как отследить переход ночи в утро?
где разместить погранпост,
чтобы дотошная проверка
продлевала счастье?
чтобы я, как героиня Ренаты,
мог сказать: «я летаю, я в раю»
не раз и не два, а десять.
вот он, мой потаённый таёжный роман.
вот оно, лето,
бессонное и вдруг такое же долгое, как русская зима,
как моё ожидание, как твоё послевкусие.
металлическое солнце крутится.
сколько ему ещё?
вот бы до конца лета
(зачёркнуто: до конца света)
не расставаться с тобой.


* * *

китайский отель оказался не очень хорошим,
без лоска, уставший, как мы с дороги:
я уже воспел этот общий вагон —
ковчег, где нам, Белке и Стрелке, нашлись места.
я всё время кривил лицо, всё мне было не так,
не так, как в кино, и ехали мы в Купчино, а не в Венецию,
хотя и там потом побывали.
и вообще
всё будет потом: и «Хаятт» с «Мариоттом»,
и кривое лицо распрямится в улыбке.
а ты так и останешься в китайском номере —
моя юность и злость,
холёная нищая Стрелка.
не роман, а вальс (собачек).
не жизнь, а сказка братьев Гримм.
и никакой Венеции,
наш поезд прибывает в Торжок.
и я улыбаюсь той любви,
которую распознал с большим опозданием
спустя восемь бесконечных земных лет.


* * *

пока бьются тарелки о пол,
а лодки, груженные счастьем, о быт,
я думаю о своей незавидной судьбе.
сорванная, чтобы украшать жизнь,
я почему-то должна наблюдать, как вокруг меня она рушится:
кто-то уйдёт, кто-то останется.
поменяет ли оставшийся воду в моей вазе?
да, я думаю только о себе. а о ком мне думать?
от меня финал чужой любви никак не зависит.
я даже не та роза, которую дарят влюблённые,
я просто жёлтая деталь интерьера.
такая же лишняя здесь, как и тот, кто должен уйти.
поменяйте воду,
раз больше ничего поменять вы не можете.