Изменяющиеся портреты

Владимир Бурич. Тексты: Собрание сочинений
М.: ОГИ, 2023

Алексей Кубрик. Вариант старого
М.: Пироскаф, 2024

Михаил Лаптев. Полуостров: Сборник крымско-московской поэтической группы
М.: Русский Гулливер, 2023

Макс Батурин. Гений офигений
М.: Выргород, 2024


«Когда человек умирает, / Изменяются его портреты…»
В случае поэтов изменяются ещё и стихи.
Уход поэта, его всё большая отдалённость во времени задаёт новую рамку понимания. Почему стихи одних начинают при этом постепенно остывать и превращаться в «слова, слова, слова…» — а у других, напротив, наполняться новой жизнью и смыслом? Сложно сказать.

В этом коротком очерке речь пойдёт о четырёх, условно говоря, мемориальных книгах. Представляющих стихи ушедших поэтов. Но остающихся — своими стихами — в пространстве современной русской поэзии.

Мемориального сегодня издаётся не так уж мало. В «НЛО» выходит собрание сочинений Генриха Сапгира и переиздаётся трёхтомник Анри Волохонского. В «Русском Гулливере» — Андрей Тавров. «Культурная инициатива» выпустила сборник Алексея Колчева «Тринадцать/четырнадцать». В минском «Колорграде» вышло «Я ни о чём не жалею» поэтического вундеркинда Игоря Поглазова.

Книги, о которых пойдёт речь ниже, — часть этой, возможно не слишком заметной, но важной линии в российском поэтическом книгоиздании.

За исключением Алексея Кубрика, которого не стало в начале 2024 года, все остальные поэты, о который пойдёт речь, ушли в 1990-е. И, за исключением более старшего Владимира Бурича, — представители если не одного, то близких поколений. Те, чей заметный дебют пришёлся на конец восьмидесятых — начало девяностых.

_____«В замёрзшем аквариуме…»

Вообще, Бурич (с него и начнём) стоит здесь немного особняком. Он, впрочем, всегда стоял особняком. «Я залез не на то дерево».

Вступительная статья Екатерины Белаш так и называется: «Владимир Бурич: не попадающий в переплёт». «Владимир Бурич удивительным образом задержался на полпути к современному читателю. Даже популярный ныне верлибр интереса к классику жанра не возрождает. Из доступного — лишь редкие упоминания о нём в узкоспециальных диссертациях (опять-таки в ряду других представителей жанра) и отрывочные воспоминания друзей».

Новатор? Безусловно. Один из создателей современного русского верлибра. Но без амбиций новатора. «Я ломаю традиции / с уважением / с каким не посылают стариков / на беговые дорожки».

«Я прожил жизнь по принципу инакомыслия, — читаем в «Автобиографических заметках». — Я думаю иначе — следовательно, существую».

Это инакомыслие и определило особость его пути. Оно не было узко-политическим; там же, в «Заметках»: «Я всегда боялся навредить своему государству и народу. Мучили размышления об этом». Редкое для поэтов признание: многие не то что не боятся — даже не задумываются об этом; тем более — мучительно.

Инакомыслие его было, скорее, онтологическим. Обрекавшим не на изгойство, а на осознанное одиночество.

Принадлежа к поколению шестидесятников (родился в 1932-м), он не был им по духу (как, впрочем, и родившийся в тот же год Андрей Тарковский). «…Мне были противны напыщенность, многословие и дурацкий гуманизм», как напишет он по другому поводу. А именно они (если заменить «дурацкий» на «утопический») были характерны для поэзии большинства шестидесятников.

Объединял его с ними, пожалуй, лишь пережитый в детстве опыт войны. Но осмыслял он его с той аналитичной отстранённостью, с которой почти никто из поэтов-ровесников этот опыт не осмыслял (параллели, опять же, можно найти в «Ивановом детстве» Тарковского). С отстранённостью, не только не умалявшей трагизма, но усиливавшей его.

_____Мир
_____рухнул
_____когда оказалось
_____что стены моей разбомблённой школы
_____были в середине красными

_____Мир
_____рухнул
_____когда я увидел
_____что переулок
_____который я считал до этого вечным
_____перерезали
_____противотанковыми рвами

_____Мир
_____рухнул
_____когда в замёрзшем аквариуме я увидел
_____удивлённые глаза
_____рыбок

_____Он рухнул
_____и превратился в бездну
_____которую невозможно заполнить
_____ни телами любимых женщин
_____ни стихами

Написано где-то в начале шестидесятых. Вообще, большинство стихов Бурича не поддаются достоверной датировке. «Датировка по первым публикациям не имеет никакого смысла, поскольку многие поэтические тексты, написанные в 1950-е годы, дошли до печатного станка через тридцать, а то и сорок лет» (из вступительной статьи).
То, что «Мир / рухнул…» был уже написан в начале шестидесятых, можно догадаться только по упоминанию о нём во внутренних рецензиях Бориса Слуцкого и Владимира Милькова на рукопись книги Бурича «Стихи на душу населения». Книга эта, кстати, так и не вышла, рукопись её затерялась.

Теперь наконец весь Бурич собран и опубликован.

Или почти весь: личный архив поэта погиб при пожаре в 2001-м. Но оставшегося — стихов, заметок, статей — хватило на почти семисотстраничный том, солидно и стильно изданный. Не всё в нём равноценно (как это и бывает в мемориальных изданиях), зато есть из чего выбирать. И главное, есть что выбирать.
Завершу эту «буричевскую» часть стихотворением «Утро».

_____Я проснулся
_____и с удивлением понял
_____что оставлял своё тело
_____без присмотра
_____на попечение
_____звёзд
_____травы
_____сосен
_____и ветра
_____«Облако отпороли…»

Следующий, если двигаться по годам рождения, — Алексей Кубрик (1959—2024). Свежая, ещё не зарубцевавшаяся потеря.

«Вариант старого», собственно, не совсем мемориальная книга — была составлена ещё самим поэтом. Но вышла уже после его ухода — открыв собой книжную серию «Пироскафа». Выйди она при его жизни, можно было бы скаламбурить по поводу «морского» звучания фамилии поэта и «морского» названия журнала…

Впрочем, «Алёша всегда был очень смешлив», как пишет о Кубрике в послесловии Леонид Костюков. И добавляет: «В этой книге почти нет юмора».

Да, скорее, печальная книга. Или — так оно воспринимается теперь, после ухода Кубрика?

_____Ловим рыбу, рисуем друзей.
_____Надпись «Ушли на фронт»
_____косо висит на ручке дверей,
_____заваливая горизонт.
_____Тропа ведёт в глубину холста.
_____Там, чуть справа, ручей,
_____слева — узкая пустота
_____внутри коротких ночей.
_____Ночи становятся всё длинней.
_____Жизнь — это холст и левкас.
_____Смерть — это память без нас о ней
_____и без неё о нас.

Эта элегическая нота, впрочем, была присуща и предыдущей книге Кубрика, «Рыба важнее» (2021), на которую я кратко откликнулся в «Дружбе народов» (2021, № 6). И, наверно, и предыдущим книгам поэта.

Менялся стиль. К более простому — от более образно и грамматически усложнённого. «Высокий берег меня не достал. / Сын и отец… Лунный обычай / искать беду и терять места / Богом оправленного величия». Это из первой книги Кубрика, «Параллельные места» (1995), ещё близкой поэтике метаметафористов.

Менялся сам Кубрик. Учился в Литинституте, чуть не был оттуда выгнан (заступилась Мориц), работал лаборантом на кафедре современной литературы, учился в аспирантуре, занимался поэтами русской эмиграции, преподавал в лицее при «Вышке». «Вообще же, — как рассказал в одном интервью, — за жизнь и дворником-сторожем в детском садике работал, и “кроссовками” торговал в начале девяностых, и в разных московских школах преподавал…»

Сохранялась — верность классической просодии. Любовь к пейзажной лирике (природа у Кубрика присутствует почти в каждом стихотворении). И интонация — печальная, умудрённая. Особенно в этой, последней книге.

_____Жизнь на примерку — брюки, а к ним пиджак,
_____можно ещё рубашку с длинными обшлагами…
_____Нет, дорогу не шьём. Тропа, угрюмый овраг…
_____Сами пришьёте берег. Дом пришивайте сами.
_____Я зашиваюсь, ворчу. Мама сидит на кухне,
_____штопает с помощью лампочки уже четвёртый носок.
_____Ботинки совсем прохудились. На небе длинное ухо.
_____Все облака пришиты к лесу наискосок.
_____Удочки прячем в кустах, их до сих пор не спёрли.
_____Черви в консервной банке, опарыши в коробке.
_____Папа клюёт носом. Дел у меня по горло.
_____Облако отпороли. Оно плывёт по реке.
_____«И изморосью расставанья…»

Следующий сборник тоже в строгом смысле нельзя назвать мемориальным. Хотя бы потому, что четверо из пяти опубликованных в нём поэтов ныне живут и здравствуют.
Но определённая обёрнутость в прошлое, ощутимый пассеизм в книге ощущается — посвящена она поэтической группе «Полуостров», созданной в 1992 году. Основателями которой, напомню, были московские поэты Николай Звягинцев, Михаил Лаптев и Мария Максимова и крымчане Андрей Поляков и Игорь Сид.

Пик активности «Полуострова» пришёлся на девяностые и начало нулевых. Потом, как это обычно и бывает с поэтическими группами, он — нет, в данном случае не распался, но перестал быть действующей литературной единицей. Во второй половине нулевых вообще меняются правила игры на литературном поле. На место прежних «групп» и «школ» приходят «сообщества». Но это тема отдельного разговора.

Так что сам этот сборник, планировавшийся к выходу в 2022-м, к тридцатилетию создания «Полуострова», в каком-то смысле дань памяти. Тому времени, тем поэтическим течениям, омывавшим «полуостров» этого незаурядного московско-крымского литературного объединения. Возможного, наверное, только там и тогда. О чём и сказано в семи (!) литературно-критических предисловиях к книге и развёрнутом интервью с Игорем Сидом.
В подборки «полустровитян», впрочем, вошли стихи, написанные и после замирания активности группы. У всех — за исключением Михаила Лаптева. Ушедшего в 1994 году, 34-летним, но бывшего одним из самых деятельных «отцов-основателей» группы.
О его подборке в сборнике — несколько подробнее.

Нет, уже были два посмертных лаптевских сборника, «Тяжёлая слепая птица» (2012) и «Последний воздух» (2015). И отклики на них. И поэтические чтения его памяти. Но — как отчасти и в случае Бурича — поэт остаётся недооценённым и недовспоминаемым.
Для меня — как, наверное, для многих, — Лаптев начался с короткой публикации в «Юности» (1989, №11). И хотя в том номере были и Вознесенский, и Горбовский, и тогда ещё юный Новиков, запомнился мне почему-то именно Лаптев. Одним стихотворением, «Тяжёлая слепая птица…». Оно впоследствии стало его визитной карточкой — и вошло и в нынешний сборник. Не могу отказать себе в удовольствии снова его процитировать.

_____Тяжёлая слепая птица
_____назад, в язычество летит,
_____и мир асфальтовый ей снится,
_____и Гегель, набранный в петит.

_____Молчанье жирное зевает.
_____Она летит, в себе храня
_____густую память каравая
_____и корни чёрные огня.

_____Она летит над лесом топким
_____воспоминания и сна,
_____летит из черепной коробки
_____осиротелого пшена.

_____Она летит из подсознанья
_____в глухой берёзовый восход,
_____и изморосью расставанья
_____от крыльев глиняных несёт.

Помню, тогда, в 1989-м, меня поразило парадоксальное соединение Гегеля с язычеством, со словно вылетевшей из древнерусских преданий птицей (Сирином? Гамаюном?). Сегодня меня больше поражает соединение густой метафорической зауми — с пронзительным и прозрачным лиризмом финала.

И ещё: сложнопереплавленное влияние Мандельштама — с не менее сложноусвоенным Хлебниковым. Причём и то и другое — вполне осознанно. «Слух обо мне побежит аж по всей по великой, / и мандельштампы заметит Куллэ у меня». А вот о Хлебникове: «И в глубине полуночного мира / живёт сармат, закутанный в меха. / Он, хмыкнув, прочитает Велимира / и свернёт цигарку из стиха».

«Лаптев ведёт нескончаемую тяжбу с Россией, заледенелой, “приземистой” державой, страной, где жить невозможно и вне которой не выжить», писал о нём Андрей Урицкий («Арион», 1996, №1).

Почти теми же словами о поэте в предисловии к книге (одном из семи) пишет Кирилл Анкудинов: «Поэзия Лаптева (страшная, как пазолиниевские фильмы) — бесконечный диалог-допрос его впечатлительного “я” с “душой России”, её Анимой».

Душа эта какая-то трагически тёмная, языческая, непросветлённая или недопросветлённая христианством. Где даже святой Андрей Рублёв оказывается то ли юродивым, то ли каким-то ордынцем, «Ахметом».

Стоило бы, конечно, сказать и о других поэтах, вошедших в сборник; возможно, в другом — не мемориальном — разговоре это и сделаю. Пока же завершаю эту главку, как и другие, ещё одним стихотворением Лаптева. Да, тем самым, о Рублёве, 1990 года; текстом, по-пазолиниевски страшным.

_____Андрей Рублёв был в лагере «придурком».
_____Раз, затянувшись брошенным окурком,
_____он дал свободу шахматным фигуркам,
_____но малахаи вышли из стены,
_____и стал Рублёв брезентовым Ахметом,
_____задохся оловянным русским летом,
_____и сам себя ударил он кастетом
_____и умер во степи.

_____Потом воскрес и по России двинул,
_____и, встретившись, ему ребёнок двинул,
_____да так, что из Рублёва душу вынул,
_____и помер тот опять.
_____О, ты, страна, где так могучи дети!
_____Ползёшь ты из столетие в столетье,
_____и твоего Кремля удушливые клети
_____повелевают снова наступать.
_____«Я не мёртвый — я знаю»

И, наконец, самый младший по году рождения среди героев этого очерка, Макс Батурин. И единственный среди них не-москвич. Родился в 1965 году в Томске; там же прожил свою недолгую жизнь. Учился на истфаке Томского университета, участвовал в томской литературной и музыкальной жизни, лечился в томской психушке. В 1997-м покончил с собой.

И где-то между стволами этого биографического леска — короткий расцвет, пришедшийся у Батурина на конец восьмидесятых. Стихи: лиричные, социальные, философские, эпатирующие.

_____Почему бы не написать о чём-нибудь жалко-
_____трогательно-беззащитно-красивом?!
_____Например: у меня на окне цветёт фиалка
_____цветом как спелая слива.
_____И далее ещё строф десять-двенадцать
_____о том, как я её берегу и поливаю,
_____о том, как не устаю ей улыбаться,
_____о том, как рады ей друзья, которые бывают.
_____И отдать этот перл в журналы и газеты,
_____а они напечатают его на розовой бумаге,
_____и читатели, вечером посетив клозеты
_____и развернув периодику, окунутся в магию
_____моей — тише воды ниже травы — лирики,
_____прочитав, сорвутся с унитазов, забыв спустить воду,
_____и прибегут ко мне, восхищаясь сквозь бурю мимики,
_____станут жарко целовать в небритую морду…

Батурин сам был поэтом вийоновского склада — совсем не «тише воды ниже травы». В биографическом предисловии Андрей Филимонов пишет: «Вспоминается разговор с суровыми завсегдатаями кемеровского пивбара “Улыбка”: “Вы о чём сейчас говорили? — О Феллини. — Вы голубые, да?” После этого началась драка. Мы были одеты в коричневые фраки со значками “Ударнику социалистического труда” и “Покорителю целины”. Грудь Макса к тому же была украшена редким значком 1930х годов “Общество помощи евреям-землепашцам”».

И стихи Батурина — такие же. Со «значками» — цитатами и аллюзиями — из советского идеологического языка. Но при этом — во фраках и «о Феллини». И — в пивбаре.
В этих стихах много всего, самых разных стилистических линий, голосов и отголосков. И обэриутство, и Маяковский, и соцарт; и традиционный стих, и верлибр; и некоторая эстрадность, с влиянием рок-поэзии, и одновременно — заумь и герметичность.
Эти стихи исчерпывали и закрывали собой многое в поэзии восьмидесятых — но многое и предчувствовали и нащупывали. И так и оставляли — едва нащупанным. Наступали быстрые сумерки.

_____Меня уже покинули
_____лёгкость, беспечность и всё остальное.

_____А теперь и мой разум стоит у порога.
_____Он надел плащ и галоши
_____и проверяет, исправен ли зонтик.
_____Действительно, в такую погоду нельзя без зонта.

Книга вышла в мемориальной серии «Поэты антологии “Уйти. Остаться. Жить”». Так с 2024 года стала называться издаваемая с 2016-го Борисом Кутенковым серия «Поэты литературных чтений “Они ушли. Они остались”». В которой уже вышли четыре антологии и несколько авторских сборников. Вообще, Кутенков — собиратель умерших; литературный молитвенник за ушедших поэтов. Отыскивает их, устраивает чтения, составляет книги, заказывает к ним предисловия, послесловия, а после выхода — рецензии. Дело трудное и нужное.
А в завершение, раз уж так пошло, и этой главки, и всего этого очерка — короткое и, на первый взгляд, незамысловатое и слегка хулиганское стихотворение Батурина.

_____я мучусь игрою во взрослого дядьку
_____я пью спирт
_____я курю папиросы
_____я посадил дерево
_____я издал книжку стихов
_____я целую тёток
_____я родил сына
_____я не мёртвый — я знаю
_____но кто же родит меня

Предложу свой ответ: читатель. Поэт рождается только в читателе и через читателя. И через это рождение обретает жизнь — неважно, жив ли он, поэт, физически или нет. Тогда начинают свою вторую (третью, четвёртую…) жизнь их стихи.
И оживают и изменяются портреты.