Трактат о бессмертии
Ждёт
Сначала забрали мужа,
сын ушёл сам,
и она осталась одна
разговаривать с огнём в печи,
читать ледяные узоры окна.
Когда остановились
старинные настольные часы,
к её дому пришли
странные звери
сквозь голодный лес,
чёрно-белый лес.
Она положила
сломанные часы
циферблатом вниз,
словно время умерло,
умер верный пёс,
охранявший дом.
Ей нечем кормить
зверей под окном,
кроме своего тела,
кроме своей души —
ей незачем спешить.
Она строит на столе
пирамиду из медных монет,
их слишком мало,
чтобы закрыть глаза
ангелу смерти, —
но что-то ещё осталось.
В неведении
живёт надежда —
снегом замело пути,
почтальон не принесёт похоронку,
да и почтальонов не найти.
На фабрике игрушек
Я работаю цензором
на фабрике говорящих игрушек,
слежу за тем, чтобы котёнок мяукал,
а собака лаяла —
если правильно нажать,
чтобы кукла, когда её укладывают спать,
глаза закрывала и говорила:
«Я тебя люблю»
или «Спокойной ночи»,
а не «Я тебя убью»,
чтобы ребёнку не нанести травму.
Иногда ко мне заходит начальник,
у него всегда бодрый вид,
и он говорит:
«Надо уменьшить процент брака!»
Но я знаю, куда нажать,
чтобы он залаял как собака
или припомнил чью-то мать.
По вечерам я возвращаюсь
в пустую квартиру,
где нет ни одной игрушки,
я ложусь спать, закрываю глаза
и говорю в подушку:
«Я тебя люблю,
спокойной ночи…» —
и никто не прочтёт между строчек,
между «хрю-хрю» и «ква-ква»,
между «гав-гав» и «мяу-мяу»,
мои истинные слова.
* * *
Я знал человека,
чьё сердце было похоже на птицу,
оно даже говорило с ними
на одном языке,
он иногда записывал эти разговоры,
собственное перо сжимая в руке.
Ещё у этого человека была клетка,
совсем дырявая, грудная,
сердце из неё вылетало нередко,
куда — я не знаю…
Говорят, что птицы в неволе живут дольше,
вороны, например, в несколько раз,
я этого человека не встречал больше,
знать бы, где он сейчас.
Трактат о бессмертии
Трактат о бессмертии,
посвящённый светлой памяти
моей дальней родственницы,
которой давно уже нет на этом свете,
как и её мужа,
написавшего этот трактат.
Но рукопись — вот она,
вполне себе живая
потёртая машинопись, третья копия,
правленная ручкой с синими чернилами,
в самодельном переплёте —
около ста страниц текста
с множеством цитат
от Библии до философов и физиологов
середины прошлого века,
говорящих о бессмертии души.
Почему-то семнадцатая страница
заложена газетной вырезкой
с заголовком
«Китайская Народная Республика»,
и далее — цитаты из китайских газет
о беседе товарища Сталина
18 февраля с корреспондентом газеты «Правда»,
например из газеты «Дагунбао»:
«Сталин делает заявление по вопросам,
связанным с нынешним международным положением…
и разоблачает все лживые утверждения
англо-американских империалистов…»
А под этим листочком машинопись:
«Иисус Христос воскресил из мёртвых
сына Наинской вдовы,
а также друга своего Лазаря,
находившегося в могиле четыре дня…
…в животе и смерти Бог волен…» —
пишет мой дальний родственник.
Надо бы прочесть до конца эту рукопись,
да всё некогда,
разные дела неотложные —
свежие газетные вырезки
скрывают пожелтевшие страницы
трактата, где наше бессмертие
между тёмных строчек таится.
Бумажные цветы
Что можно мёртвому,
нельзя живому…
Я долго ходил вокруг церкви,
не мог найти цветы,
только одна бабушка
продавала искусственные розы —
сто рублей штука.
Мёртвому можно дарить
цветы из бумаги,
а живому не принято.
Я слышал,
что мёртвым нравится
запах бумажных цветов,
мы, живые, его не чувствуем.
Бумажные цветы не имеют корней
и колючек на стеблях,
они не осыпаются,
хотя размокают под дождём,
выцветают на солнце,
тоже по-своему умирают…
И я всё же купил их —
живые цветы для мёртвых,
мёртвые — для живых.
Смерть и солдат
Смерть приходит в посёлок,
собаки на неё не лают,
проходит во двор,
гладит створку ворот,
ставит косу возле стены,
потом говорит солдату,
что вышел покурить из хаты:
— Мы с тобой ведь давно знакомы,
часто вместе смотрели сны.
Они поднимаются на сеновал —
на ней нет ничего,
кроме накидки с большим капюшоном,
под ними высохшие цветы и трава,
он ласкает её молодое тело,
смотрит ей в глаза
и видит себя на цветущем лугу…
— Не бойся, — шепчет она, —
о нас никто не узнает,
только ты сам — ни гугу.
Он слышит — вдали грохочет,
где-то внизу храпят ребята,
и чувствует, как её хочет.
Но смерть говорит солдату:
— Я тебя не возьму, прости,
пусть приходит другой кто-то,
на небо не ходит такси,
все ангелы заняты —
больше не будет прилётов.
Солдат просыпается:
«Надо ж присниться такому!»
Остальные спят, ещё слишком рано,
он выходит во двор,
лезет за сигаретой,
но достаёт из кармана
луг, залитый солнечным светом,
и дорогу, ведущую к дому.