Я не боюсь


*  *  *
Сделка пастуха с коровой,
Моны Лизы — с Леонардо,
Александра — с Гончаровой,
Сделка кролика с гепардом,

С маузером — Маяковского,
С пропастями — альпинистов,
Сделка с нотами — Чайковского
И с клавиатурой — Листа,

Тарахтенья — с тарахтелкой
И хотения — с хотелкой.
Смерти-матушки — с сиделкой,
Колеса — с блохастой белкой,
Побелённого — с побелкой,
Перепалки — с перестрелкой.

Навсегда и навсегда
Всё на свете — только сделка,
Только сделка, господа!


*  *  *
Эту дверцу лучше миновать,
Там у нарисованного моря
Узкая железная кровать
С золотыми шишечками горя.

Мимо этих проходи ворот,
Не ведись на переплески смеха.
Пьяный, пусть тебя напрасно ждёт
Шумный стол базарного успеха.

Вот сюда сверни. Горит огонь.
Тишь лешачья. Выдохи синичьи.
В пыль окна впечаталась ладонь,
Маленькая, детская, девичья.


*  *  *
Вот женщина идёт куда-нибудь,
Ни цели, ни пути не ведая.
Вот ёлочка мне прыгнула на грудь
И лижет мне лицо. Вот Медный
И грозный всадник взором неживым
Глядит на здание Сената.
Вот я. Вот наконец и вы.
Вам эта шубка малость маловата.
Но как величествен цветной и узкий взор,
Как вам идут и облако, и птица,
Какой интимный разговор
Меж нами раз в столетье состоится.


*  *  *
Забирались на вышку — анекдоты травили
Про каких-то евреев, про Вантё и Мантё.
Грузовые поглаживали автомобили,
От быка разбегались во весь наутёк.

Как могли, доплывали аж до Белого Камня,
Подбирали окурки, получали ремня.
Нас как раз и не ждали, а мы возникали,
Забывая про школу до последнего дня.

Со значеньем смотрели кино про разведчиков,
Эскимо покупали на зелёную медь.
И не то чтобы были уверены в собственной вечности,
Просто не было слов — умирать, умереть, помереть.


*  *  *
Свою первую женщину я встретил в библиотеке,
Я не знаю, что она читала и умела ли она читать…
<…>ские её глаза текли, как подземные реки,
Под ними была остальная нехитрая стать.

Был Новый год. Я ничего не умел, но стремился,
На квартире товарища, на Мытнинской улице, на, я бы сказал, топчане.
Я принял эту милость, эту милостыню,
Не уверен, что она досталась одному мне.

Выяснилось, что она умела читать и читала Ключевского.
Через неделю зашла. Ни-ни! Пила водку. Вела светский разговор.
Взяла почитать шесть томов серого Достоевского.
И не отдала до сих пор.


*  *  *
Я сердце переиграл, похоже,
Как музыкант переигрывает руку.
Всегда стучало себе под кожей,
Ходило, как солнце по кругу.

На голову стучало, на печень,
Что они больные и косорукие,
А теперь и похвалиться нечем —
Не стучит уже, а постукивает.

Все мы, включённые в это ралли
По чёрному и ночному шоссе,
Сердце с размаху переиграли.
Те, кто включённые, — все.

На потолке лепёшка лепнины,
Снизу доносится блюз.
Что вы так смотрите, доктор Ирина,
Видите — я не боюсь.


*  *  *
Всю ночь не решался и выпасть старался
Робеющий снег.
Пошлейший в ночи составлялся
Во сне девятнадцатый век:
Клико, Жомини, петербургский почти опереточный бал.
Потом Пастернак в Переделкино грядку копал…
И выстрелы, вальсы, лохматые жирные псы.
И гонят бедняжку Жеймо прямо с бала да в полночь — часы.
И снег! И задание — выйти на снежную сечень и сечь
И каждой снежинке крестильное имя наречь!
И вновь Петербург. Перегибы канала
И серого льда леденец.
У снов не бывает финала. Бывает конец.


*  *  *
Не стоит это время торопить,
Но ведь придёт не чудное мгновенье —
Тебя небритый дядька будет брить
Пред отпеваньем, перед погребеньем.

Неспешно будет по щеке скользить,
Пороги обходя, ладья «жиллета»,
Уже начав тебя перевозить
Через стеклом мерцающую Лету.

Не знает дядька ни одной твоей строки,
Что сдуру кто-то называл тебя поэтом.
Он здесь живёт. На берегу реки.
Уже на том, но малость и на этом.

Ему неведом облаков разбег
Над садом розовым, над полем белым —
И как тянулась женщина к тебе
Протяжным и великолепным телом.

Как ты менялся с прохожденьем лет,
Как ты терял и находил дорогу.
Течёт река. Скользит «жиллет».
И слава Богу. Слава Богу.